Есть на Волге утес

— Ты бы сам туда шел, брат мой. Нельзя так — мы все вместе должны быть. Тогда сильны будем, победу держать будем. А сейчас мы все врозь. Степан Тимофеич на юг ушел, ты на север, Сорока под — Цывильском, Аленка, говорят, атаманом стала, две тыщи на Темников увела. А там, говорят, вся саранская черта восстала, каждый атаман сам за себя, и править ими некому. Нам всем туда надо итти, людей в кулак собрать. Инако передушат нас всех поодиночке. Сам подумай — пятьдесят тыщ у нас под Кузьмой было, а у князя Данилы только четыре с половиной. Теперь силы растрясли…

— На Разина надежи у меня нет, под Саранск я не пойду — туда Стенька Мишку Харитонова и Ваську Федорова послал. Я совета патриарха Никона держусь. За зиму подниму весь север, весной двинусь на Москву. Никон ко мне пристанет, я верю, и тогда мы неодолимы будем. Оставайся со мной, а? Пронька город удержит и без тебя. Две сотни для подмоги я ему пошлю…

— Я не только тебя братом назвал, Илья. Пронька, Ивашка, поп Михайло тоже мне побратимы. Как я их брошу?

— Ну ладно, ладно. Веди подмогу, воюйте.

Расстались они холодно. Илейка в письме атаманам писал:

«Прокофью Ивановичю да Ивану Андреевичю товарищ ваш Илюшка Иванов сын челом бьет со своим войском. Как вас, государей моих, господь бог сохраняет? А про меня изволите ведать, я октября 26 дня, дал бог, здоров со всем своим войском. И у меня которое была чювашского города черемиса 30 человек, я их к вам послал, да русских 100 человек. И я рад бы к вам воротиться, да меня чернь не отпускает, потому что здесь на Ветлуге, кричат, бояре появятца, и где чернь наедут и рубят. А стою я теперь на Баках. Здравствуйте во Христе навеки».

Первого ноября чуть свет князь Данила Борятинский вышел к Кузьмодемьянску и, став против крепости, начал стрелять по стенам из пушек. Шуст выслал гонцов за помощью в Ядрин, Цывильск и Курмыш. Гонцы возвратились ни с чем: Цывильск уже взял полковник Кравков, ядринцы и курмышцы сами вели тяжелые бои с царскими войсками и помощи дать не могли.

И тогда среди повстанцев произошел раскол. Отец Михайло предложил сдаться на милость победителя, к нему присоединился старшина горных черемис Юанайко. Черемисы приведены были под угрозами и воевать не хотели.

Шуст, Левка, Холелев и Пронька твердили вместе — город не сдавать, держаться изо всех сил, ждать подхода Ильи Долгополова. Спорили долго, но в ночь на 2 ноября в крепость проскочил Лаптев и сообщил — Ивашка Шмонин. Оська Черепанов, Яничко Тенеков попали в плен Баракову, луговые черемисы разбежались, пушки потеряны, а стрелки при переправе через Волгу были утоплены Борятинским.

— Паству мою губить задаром не дам, — настаивал поп. — Бог нам этого не простит.

— Выпустите нас из города, — просил Юанайко, — Мы против царя не вставали, нас пригнали силой.

Снова собрался совет, на котором согласились: отца Михайла и восемьсот черемис выпустить из города. Шуст сказал попу:

— Ну, водохлеб, иди в пасть зверю. Мы, даст бог, город отстоим, а вас посекут сразу же.

— Я со крестом впереди пойду. На крест воевода меч поднять не посмеет. Он, как и мы, верует в бога.

Утром 3 ноября распахнулись ворота крепости. Отец Михайло в торжественном облачении шел впереди. За ним несли хоругви, иконы и свечи. Замолкли пушки. Борятинский ликовал — город сдается.

Но радость была преждевременной. Как только хвост процессии вышел на посадскую мостовую, ворота захлопнулись, а со стены по подошедшим ближе солдатам ударили две пушки, раздались ружейные залпы. Князь-воевода немедленно позвал полковника Шепелева и приказал итти на приступ. Стрельцы Лутохина и Лаговчина начали обходить крепость с юга. Приступ шел весь день, к вечеру загорелась и рухнула южная стена, и стрельцы ворвались в город. Шуст приказал Проньке, Ивашке Андрееву и Левке бежать из города, найти Долгополова. Сам с Митькой Холелевым и сотней казаков вышел за ворота и отважно бился, пока Митьку не убили, а его раненого не схватили и не связали.

Град Кузьмодемьянск вольным был ровно месяц. Отца Михайла с черемисами Юанайки снова вогнали в город и бросили в тюрьму. Ивашка Шуст сказал попу:

— Ну что, водохлеб, верит князь в бога? На одной осине болтаться будем.

— Может, пощадит? — тихо ответил отец Михаил.

— Ну, а будь наш верх — ты бы его пощадил? Я бы — нет. И потому правды от князей и бояр не жди.

4