Есть на Волге утес

— Как же ты осмелилась? Ведь я стрельцов позову.

— Не позовешь. Твой шатер на опушке леса стоит, а в лесу со мной пять тыщ ватажников.

— Да ты за кого меня чтешь, смердова дочь?! — медленно и сурово проговорил воевода. — Сейчас тебя схватят, а твой сброд я размечу на рассвете.

— Кем? Солдаты твои, как кони загнанные, в мыле. И было их у тебя две тысячи, а сейчас половина осталась. Ружейнова зелья нет, пушки без ядер.

Хитрово долго молчал, кусал губы. Заговорил:

— Правда твоя. Сейчас я слаб, но вот-вот придет подмога…

— Кто? Стольник князь Мышецкий? Так я его вчерась под Алгуновым разгромила.

— Жалко, я в свое время не утопил тебя в Барышеве. Каюсь! Но все равно! Будь, что будет, но я тебя не выпушу! Эй, кто там?!

— Я сказала — не торопись Выслушай до конца, а потом уж хватай. Ты попа Савву помнишь? Так вот, если ты меня убьешь, он напишет в Москву, государю, что вы с Богданом держали у себя девку-ведунью и она по вашему научению готовила яды, коими Богдан и ты отравили и царицу, и сына. И государь поверит. Не зря же я под «Словом и делом» до сих пор состою. И убил ты меня в своем шатре, чтобы следы сокрыть. Теперь зови стремянного, убивай.

— Ты и впрямь ведьма! — Яков сел на лежанку, сжал виски руками. Молчал, что-то обдумывая.

— Что ты от меня хочешь?

— Совсем мало. Чтобы ты никогда и нигде на мое воинство руку не поднимал. Как ты эго сделаешь, я не знаю, но сделаешь.

— Тебе-то какой прок? Не я, так другие.

— О других не твоя забота, моя. Вот ты сказал, смердова дочь. А кто намедни князю, боярину воеводе Григорью Григорьевичу Ромодановскому шкуру с руки спустил? Смердова дочь. Кто дюжину пушек отнял. Тоже она. Я и тебе, коль в руки ко мне попадешь, должочки припомню. Про розги в сенях не забыл? Так вот, я тебя сначала догола раздену да перед всем воинством выпорю, а потом повешу. Лучше уж, давай, встречаться не будем. Ладно?

— Ладно. Я свое слово сдержу. Только ты сдержишь ли?

— Смердово слово даю. Оно ныне повыше иного боярского будет. Богдан Матвеич жив? Про меня помнит? За ним тоже должок есть. И ты дядю блюди. Зови стремянного. Пусть проводит.

Когда стремянный вошел, Яков стоял спиной к нему. Сказал:

— Проводи гонца. Да побереги его. Не дай бог по ошибке стрельнет кто.

Васька встретил Аленку, глянул на нее очумело:

— Ты, што, и впрямь ведьма?

— А ты как думал. Заколдовала я боярина. Обещал на Темников не ходить.

ВЕДУНЬЯ

1

Из сотни в сотню, от человека к человеку, из уст в уста передавалась весть — наш атаман был в шатре воеводы Хитрово и вернулась оттуда живой. Через день новость обросла новыми подробностями: Аленка околдовала воеводу, взяла с него клятву не воевать против нее, а потом провалилась сквозь землю и вышла только в лесу, в овраге у родника. Васька передавал эти слухи жене, Аленка только посмеивалась. Пусть считают ее ведуньей, больше будет веры, больше надежды.

— А ты обо мне думаешь? Каково мне, прославленному казаку, с колдуньей ночевать!

— Я говорю — пусть считают. А я… На, посмотри, — Аленка запустила руку в разрез кофты, вытянула медный крестик на тонкой железной цепочке, — Такая же православная, как и ты.

— Что дальше будем делать?

— На Алгуново пойдем.

— Так это же крюк бо'льшой.

— Я воеводе слово дала. Смердово слово.

— Какое?

— Будто рать воеводы Мышецкого мною разгромлена. А она сейчас около Алгунова должна быть. Придется слово сполнять. Ты вот на Хитрово рвался. Бери теперь половину войска, встречай князя Мышецкого, дай ему по шее. Он на Селищи побежит, а я там ему вдоль хребта добавлю. И будет нам любо.

Васька с радостью согласился, повел свою тысячу на Алгуново. Мышецкого он встретил на дороге, рать его разметал, конников гнал до Селищ. Там князюшке-батюшке подсыпала лиха Аленка, проводила на Конобеево. Под этим селом, она надеялась, воеводу хорошо угостит Мишка Харитонов. Так оно и получилось. К Шацку стольник Борис Ефимович прискакал только сам пятьдесят.

Перед походом к Темникову Васька и Аленка ночевали в Алгунове. Утром проснулись — на дворе белым-бело. С полуночи ударил добрый морозец, покрыл реку тонким ледком, припорошил снегом.

В усадьбу войско пришло быстро, по морозцу, без грязи. Встретил их старик Образцов. Савва, уехав в Темников, оставил его вместо Ефтюшки.

— Что делать укажешь, атаманушка? — спросил Образцов. — Людей и лошадей кормить нечем. Голодушка приходит.

— По барским усадьбам пошарить надо.

— Усадьбы все растрясли, Олена Ортемьевна. Там только прошлогодние запасы были, нового хлеба нет.

— Как это нет.

— А новый урожай не сеяли. Мужики все воюют, поля пустые гуляли. А где и посеяли — не выросло. Лето ныне не урожайное было.

— А в деревнях?

— Пусто, атаман. Все, что на огородах было, — выдрано. Кормов взять негде. Войско наше все прибывало, а теперь убыль одна. Мужики по своим домам разбегаются. Там бабенки ихние, чай, по ямам кое-что схоронили.

— Что Кукин думает?

— Его рать на засеках лесом кормилась. Орехи, грибы, рябина, желуди, то да се. А сейчас морозец и эту кормушку прикрыл. Тоже голодные как волки сидят.

— Слобода стоит?

— В осаде сидят. Тоже, поди, брюхавицы подвело.