Есть на Волге утес

— Воров увести и пытать далее, ее оставить.

Тюремщики схватили Федьку, Савву и Кукина, повели к выходу. Долгорукий глянул на Ваську, сказал сердито:

— Что стоишь? Ты ведь тоже с ними воровал. Увести!

Ваську поволокли вслед — атаманам, он отрывисто закричал:

— Князюшко! Батюшко! Ты же обещал!

— Ничо. Умел воровать — умей ответ держать.

— Теперь рассказывай, — Юрий глянул на Алену исподлобья. — Колдовать умеешь?

— Умею.

— Порчу насылать можешь?

— Могу. Все могу.

— Отравы, зелье варить приходилось?

— Приходилось.

— Ладно. Ты, писец, все строчи. До единого слова. Ведомо нам стало, что ты в Москве у Богдана Хитрово на дому жила?

— Служила сторожем, потом ключницей.

— «Слово и дело» за тобой числится?

— Не знаю. Я убегла от боярина.

— Почему?

— Сперва меня боярин на конюшне выпороть велел, другой раз вот этот, — Алена кивнула головой в сторону Якова, — в сенях розгами сек. Небось, убежишь.

— За что пороли?

— За то, что к Никону бегивала. К патриарху.

— Что у Никона надо было?

— Уговаривала его к Стеньке Разину пристать.

— Уговорила?

— Нет.

— Тебя туда Богдан посылал?

— За что бы тогда пороли?

— В сыскном приказе в грамоте было сказано, что ты по уговору Богдана порчу на государя насылала, отраву для сынов его варила?

— Нет. Тогда я ведовства не знала. В ином месте научена была.

— Где?

— У мордовки одной. В каком селе не помню. Я во многих была.

— Стало быть, Богдан Матвеич про царя худого не замышлял?

— Нет. Он, я слышала, у царя первосоветник. Зачем ему.

— Врешь ты все. Князь Константин?

— Я тут, воевода.

— Пытать ее. И чтоб про Хитрово Богдана всю правду.

5

Алену, Савву и атаманов пытали четверо суток. Алена держалась стойко. Говорила одно: «Бояр, приказчиков, дьяков и подьячих вешала, воевод рубила. Жалко, что мало. Именья зорила и жгла. Хотела с Руси всю гнусь вывести, жалко, что не успела. Колдовать колдовала, но не в Москве. Бояр Хитрово ненавижу, однако против царя они меня не учили. Врать не хочу».

Истерзанных, полумертвых привезли их из Кадома в Темников. Долгорукий приказал: «Савву, атаманов повесить. Алену сжечь в срубе». Воевода Василий Челищев постарался: воздвиг виселицы на воеводском дворе, а сруб рубить не стал. Рядом со двором стояла его банька, совсем почти новая — не пожалел. Велел снять с нее крышу да два верхних венца, изладить над банькой помост с люком. Внутрь натаскали соломы, поверх склали поленницу сухих березовых дров.

День казни выдался непогожий, темный. Над Темниковом нависли тяжелые, будто свинцовые облака, они медленно ползли на север, задевая за маковки храма.

Народу во двор набилось много. Смотреть казни на Руси любили издавна. Князья и воеводы сгрудились на высоком крыльце воеводской избы. Сам Василий Челищев суетился внизу, около виселиц. Первой из подвала вывели Алену. Впереди шел протопоп с высоко поднятым крестом (не пришла бы к ведьме на помощь нечистая сила), по бокам два стрельца с пищалями. На Алене длинная, до пят, рубаха из мешковины, волосы коротки, спалены при пытке. Лицо в кровоподтеках, рот вспух. Она подошла к лестнице, приставленной к срубу, медленно вступая на перекладины, поднялась на помост. Стрельцы хотели было лезть за ней, но она, резко повернувшись, оттолкнула лестницу ногой, та упала на огородную грядку. Стрельцы еле успели отскочить. Бросились было поднимать лестницу, но Долгорукий рукой махнул: «Не надо».

Затем вывели Савву, Ваську, Стеньку и Федьку. Подвели к виселицам, велели подняться на скамейку. Одели на шеи петли. Савва поднял руки, широко развел их, крикнул:

— Прощай, доченька! Не уберег я тебя, прости!

Стенька крикнул:

— Не поминай лихом! На том свете встренемся!

Федька молчал, по пыльному его лицу катились слезы, оставляя за собой чистые дорожки.

Васька вяло помахал Алене рукой, губы его беззвучно шевелились.

Долгорукий махнул платком, стрельцы вырвали скамейку, четыре тела осели вниз, дернулись и застыли.

Теперь все взоры обратились на Алену. А она стояла, подняв голову, смотрела вверх и улыбалась. Народ повернулся в сторону храма, и все увидели — от колокольных окон, по шатру храма, к маковке карабкалась Настя. Все подумали, что за спиной у нее пищаль, но Алена первая поняла — это было древко знамени.

Князь приказал стрельцам: «Снять!», — те вскинули пищали, выстрелили вразнобой. Настя была высоко, и пули не задели ее. Вот она добралась до маковки, примостилась на венце, сняла со спины древко, развернула пестрядинное знамя, воткнула древко в трухлявую драночную крышку венца и поднялась во весь рост.

Алена гордо шепнула про себя: «Знаменосец. Мой». А Настя, взмахнув руками, оттолкнулась от венца и бросилась вниз головой Алена подняла руку вверх и крикнула:

— Ты видишь, князь-воевода, наше знамя! Видишь! Придет время, и под него встанут тысячи и тысячи черных людей. И оно поведет их на гнусь, на тебя, князь, на твоих детей, внуков и правнуков. Сегодня вы нас, а завтра они вас. Берегитесь, кровопивцы! Берегитесь!