Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе

К этому дню, 30 июня 1971 года, мы с женой и дочерьми уже посетили Англию, Францию, Швейцарию и Италию и направлялись в Германию, где хотели посетить старых друзей по службе – Хэнка и Ханни Уэст. Хэнк был теперь полковником ВВС и отвечал за американскую часть воздушного коридора, соединяющего Западную Германию с Берлином. Мне был запланирован отдельный визит на конгресс Международной аэронавтической федерации в Белграде, в Югославии, поэтому я отправил Фей и девочек в Берлин.

Еще до прибытия в Белград я услышал новость о гибели космонавтов «Союза-11» при возвращении на Землю. Первое, что меня встревожило – что, быть может, их убил стресс от длительного космического полета, и я стал думать о том, что это будет значить для наших экипажей «Скайлэба». Нам определенно требовалось узнать больше, чем прошло по новостям. И конечно, когда я оказался в Белграде, меня сразу же встретили сотрудники американского посольства и привезли к послу Малькольму Туну. Он попросил меня сопровождать его в советское посольство, где мы выразили наше почтение и соболезнование.

Конференция началась точно по графику вечером 1 июля, отсутствовал лишь космонавт Павел Попович, который вернулся в Москву. Был большой банкет и множество тостов, так что я вернулся в отель лишь в одиннадцать вечера. Через 45 минут зазвонил телефон – звонил посол Тун. «Пакуй вещи, Том, – сказал он. – Ты будешь представлять президента Никсона на государственных похоронах космонавтов завтра в Москве. Вот так сюрприз! Когда в 1967 году погиб Владимир Комаров, Госдепартамент предложил прислать американского представителя на его похороны, но нас осадили заявлением о том, что эта церемония будет носить «частный» характер.

Проще было, однако, сказать это, чем попасть туда. За столь короткое время не представлялось возможным получить разрешение на полет в Россию представительского самолета ВВС США T-39 «Сейбер-Лайнер», но Тун организовал его прилет из Висбадена в Западной Германии и отправил меня в Копенгаген. Там меня ждал специально зафрахтованный DC-9 шведской авиакомпании SAS, идущий в Москву. Все еще ощущая действие нескольких порций водки, не говоря уже о хромоте из-за поврежденного недавно при аварии мотоцикла колена, я понял, что меня ожидает очень длинная ночь. Я попросил персонал посольства отправить сообщение в Берлин Хэнку Уэсту. Оно предназначалось Фей – я обещал захватить ее и девочек по дороге домой.

Кажется, я поспал немного на T-39. Когда мы прибыли в Копенгаген, солнце только взошло. На самолете SAS находились двое пилотов, две стюардессы и я – больше ни одного пассажира. Я попросил служащих компании расстелить на полу несколько одеял и подушек, чтобы я мог поспать по пути в Москву.

В аэропорту в Москве я сошел с самолета с сонными глазами, двигаясь с трудом. Меня встретил Борис Клаузен, поверенный в делах американского посольства, который хотел ввести меня в курс перед похоронами. Однако тут из толпы появился высокий русский генерал и потащил меня прочь от Клаузена. Я узнал его по фотографиям из газет: Георгий Береговой, космонавт, первым испытавший «Союз» в космосе после гибели Комарова[115], и он хотел, чтобы я ехал с ним. Бедному Клаузену оставалось только сорвать с шеи свой черный галстук и передать мне. Я все еще был в красном – с вечернего приема.

С Береговым я приехал в Центральный дом Красной Армии, большой дворец вблизи улицы Садово-Спасская, где проходила церемония прощания и были выставлены урны с прахом трех космонавтов «Союза-11». Я подошел к родственникам погибших и выразил соболезнование от имени президента Никсона, американского народа и астронавтов NASA. Присутствовали многие космонавты: Шаталов и Елисеев, не попавшие в апреле на «Салют», первая женщина в космосе Валентина Терешкова и ее муж Андриян Николаев, которого я встречал годом раньше, когда он посетил Хьюстон. Там же я впервые встретил Алексея Леонова, который должен был идти командиром в этот фатальный полет – только я этого тогда еще не знал.

Настало время вынести урны и поставить их на три катафалка. Каждая урна располагалась в прямоугольной металлической люльке с длинными ручками спереди и сзади. Я помогал поднять ее. Обычный гроб было бы нести легче. Мне казалось, что ручки и сама люлька залиты свинцом.

Каждый катафалк представлял собой серовато-зеленую машину, похожую на американский школьный автобус, со складывающимися серыми бархатными сиденьями внутри для членов семьи – они сели последними. Машины двинулись в сторону Красной площади. Я поехал в лимузине Берегового.

У Красной площади нас ожидала большая толпа – генеральный секретарь Брежнев, премьер-министр Косыгин и президент Подгорный, а с ними сотни других деятелей Коммунистической партии. Мы построились по три в ряд, чтобы проследовать на площадь. Я шел в первом ряду за машиной с урной Добровольского, а Береговой – за мной. Брежнев, не скрывая слез, шел в той же шеренге за левой ручкой.