Есть такие края…

Солдаты стали расходиться с площади, командиры отводили свои подразделения на постой, стали подтягиваться полевые кухни. Вдруг воздух разрезал страшный визг. С неба посыпались бомбы, немецкий самолет прицельно сбрасывал их на площадь, где толпилось еще много солдат. Павел с Ольгой укрылись в яме на чьем-то огороде. Если бы у них остались силы, они бы, наверное, бежали, подгоняемые инстинктивным ужасом. Но за сегодняшний день они пережили уже столько опасностей, что просто лежали, обнявшись, вжавшись в промерзлую землю, как будто она могла их спасти. Бомбежка закончилась также внезапно, как и началась. Ольгу поразила наступившая тишина, потом она поняла, что просто оглохла от взрывов. Она понимала, что должна вернуться в свой хозвзвод. Оставаться с Пашей, и привлекать к себе внимание было опасно. Муж решил проводить ее до окраины села. Они вылезли из ямы и побрели к площади, усеянной трупами и ранеными. Гармонист, который еще несколько минут назад, пытался вернуть жизнь в это растерзанное село, истекал кровью, прижав к себе инструмент. «Братка! – прохрипел он, обращаясь к Павлу, – гармонь…». Паша наклонился над ним, но солдат уже перестал дышать. Мужчина взял в руки инструмент, гармошка издала жалобный звук, будто прощаясь с хозяином. Закинув инструмент за плечо, он закрыл глаза покойнику, и сурово посмотрел на серое небо, откуда пришла смерть. Взявшись за руки, Ольга и Павел пошли к околице. Говорить не хотелось, да и сил не было. Они дошли до дома, где сидел пулеметчик, убивший несколько десятков русских солдат. «Давай зайдем, посмотрим, что за перец стольких наших положил», – предложил Павел. Ольге идти не хотелось, но расставаться с мужем не хотелось еще больше, и она двинулась за ним на чердак, откуда немец вел огонь. Поднявшись по приставной лестнице, которую Паша обнаружил среди всякого хлама, они увидели, что возле пулемета лежит труп совсем молодого солдата. Он был прикован цепью к трубе, проходящей через все помещение, у его виска зияла дыра от пули, пистолет валялся рядом. «Вот зачем стольких людей убил, если знал, что все этим кончится?» – спросил Паша неизвестно кого. «Наверное, думал, что свой долг выполняет. А убить себя ведь страшно. Может до последнего на чудо надеялся», – сказала Ольга. «Какие долги у человека на цепи?» – возмутился муж. «У них цепи, у нас заградотряды», – подумала Ольга, но вслух ничего говорить не стала. Паша потянулся за немецким кинжалом, лежавшим возле трупа, с детства он испытывал страсть к холодному оружию, да еще такому красивому. Пол под ним провалился, и он с криком полетел вниз. Ольга, недолго думая, сиганула за ним.

Приземлились они в полутемном холле музея, посмотрев друг на друга, обнаружили, что они, судя по одежде, снова в своей реальности, только через плечо у Павла висит гармонь. Совершенно обалдевшие, они двинулись по нарядной улице, залитой солнечным светом, каждый из них остро чувствовал, что вот оно, счастье. Счастье, когда не стреляют, когда ты идешь в чистой одежде, и по дороге нет ни одного разрушенного дома. Посредине Бауманки стояли шатры с разными татарскими сувенирами, а в одном из них парень в тюбетейке торговал гармошками. Они были разного размера, простые и инкрустированные, были там и баяны, и аккордеоны. Увидев на плече Паши гармонь, продавец закричал: «Вах, какой инструмент, братка! Дай попробую поиграть!». Паша внимательно посмотрел ему в глаза, было в его интонации что-то знакомое и трогательное. Он снял с плеча гармонь и передал парню. Продавец ловко пробежал пальцами по кнопкам, и над Казанью понеслось: «В парке Чаир распускаются розы…» Играл он хорошо, профессионально, у шатра собрались слушатели. Закончив мелодию, он обратился к Паше: «Продай гармонь, брат!». «Бери так», – ответил Павел, уже заметивший на безымянном пальце музыканта перстень с изображением ангела. Мужчины пожали друг другу руки, обнялись, и супруги двинулись в сторону гостиницы. Этой ночью они должны были уехать домой.