– Сейчас пассажирский пройдёт, и мы поедем, – сказал Манул.
– Держи мороженку, Кать, – Леший протянул Ди мороженое.
– Романтика, – сказала слегка повеселевшая Ди, – Четыре бродяги едят мороженое и пьют "багбир" в крытом вагоне товарного поезда…
– Поезд не товарный, а грузовой, как говорят железнодорожники. А там вода вообще-то, просто у проводниц другой тары не было.
– Как ты её надыбал?
– Спросил у проводниц, мне и налили во что попало, – шептал Манул, – Вода обещает быть питьевой, хотя у наших поездатых не угадаешь, питьевая вода или техническая. Но они в Уфе заливались последний раз, там чистенькая должна быть.
– Твои бы слова, – попробовал Леший воду, – А ты знаешь, съедобно.
Под такие тихие беседы сидели четыре бродяги в теплухе. Мимо состава прошагал "рыжий", с попискивающей рацией. Мельком заглянул во тьму вагона, но не заметил четырех пар глаз, которые внимательно глядели на него. Скорее всего, это было простой формальностью. Но Леший выдохнул.
Вскоре раздался гудок локомотива, и с рывком тронулся состав. За проёмом двери проплыли составы на соседних путях, домишки и берег реки справа, прозвенел переезд, остались позади огни станции и начался перестук колёс.
Манул раздвинул створки двери, чтобы больше света вечерних сумерек попадало в вагон.
– Распечатаем винище сей тёмной ночью! – провозглосила Полина при свете фонарика, – я тут бутылочку приберегла на такой случай.
Манул включил свой радиосканер, и опять в вагоне запел какой-то женский голос. Не то на башкирском, не то на татарском языке:
"Айрылмагыз, айрылмагыз
Булсада сабяплярэ
Конатларны коера ул
Айрылу сагатлярэ…"327
– Это очень аутентично, – сказала Ди, – ехать по Башкирии и слушать башкирскую эстраду. Манул, скажи мне, ты это специально делаешь?
– Во-первых, Катя, мы уже не по Башкирии едем, а по Оренбуржью, скоро Самарская область, – сказал Манул, затягиваясь трубкой, – во-вторых, просто тут на эфэме328
, кроме этого мало что ловится, а песня хорошая.– Поднимем же стаканы за интернационал и дружбу народов, – сказала Полина.
– Стальные кружки русских хобо, – уточнила Ди.
– Едем с Урала на Украину и слушаем башкирско-татарские песни, – сказал Леший.
Тем временем в правом широком проёме показались звёзды. Слева, в узкую щель иногда ярко высвечивались встречные поезда. Леший и Ди целовались, глядя на ночную степь и холмы с редкими огнями деревенек.
– Ложитесь спать, – с высоты гамака сказал им Манул, – я закрою дверки. Ехать нам ещё, минимум, восемь часов. Полина подежурит.
– Завтра ты ведёшь, друг Манул, – сказала она.
Леший с Ди развернули спальники. После всех гигиенических процедур – а особенно позабавило Лешего чистить зубы, свесив голову за борт вагона – улеглись спать в обнимку. Манул задремал на гамаке. Поезд нёс странников в майской ночи через Общий Сырт329
, и его степные пейзажи.Действительно, вагон тряхнуло на стрелке какой-то станции. Поезд шёл малым ходом, затем с рывком встал.
Манул сидел на гамаке с серьёзным видом.
– Ты видел тот же сон, что и я?
– Я не мог докричаться до Полюхи во сне. И до вас. Всех видел кроме Волка.
– А я тоже, – сказал Леший, – мне только Волк в том сне сказал какую-то дичь, про то, что мы должны нести в мир свет. Похоже, Волк готовит пути отступления.
– А ты готов без Волка и его помощи продолжать?
– Я не знаю даже, получится ли, – честно сказал Леший, перейдя на шёпот из-за того, что поезд остановился.
Полина дремала, навалившись на дверку вагона. Ди продирала глаза.
– Дорога покажет, – сказал Манул задумчиво и таинственно.