Есть!

Я мою руки и стряхиваю с них воду, не дожидаясь, пока Джанлука прикосолапит ко мне с полотенцем. Аннунциата готовит пиццу с цветками цуккини и кивает в сторону холодильников. Аллора, Катарина, приготовь нам что-нибудь русское.

Я вытащила сетку с картофелем и вспомнила о драниках. Не самое изысканное блюдо, зато его все любят. Запечённая рулька с чесноком. На гарнир – варёная кукуруза с растопленным маслом – лёгкий американский акцент в русском языке. На десерт – шаньги с творогом. Толстяки крепко уснут после такого ужина! Странно, что в пальцах нет привычного покалывания – и нет той страсти, которая всегда охватывает меня на кухне. Картофель – это всего лишь картофель, чистить его – нудная работа, от которой я уже отвыкла: телевидение не терпит лишних подробностей, их безжалостно выбрасывают, как скучные картофельные очистки.

Позвать Геню в помощницы? В дверях её нет, за столиком – тоже. Зато в кухню прибежали все братья, кроме неподъёмного Массимо, а с ними – шустрый Луиджи. Все цокают языками и восхищаются – ленточка, спускающаяся из-под ножа, походит на ожерелье. Её, честное слово, будет жаль выбросить.

Геня выходит из вагона поезда на станции «Венеция – Санта-Лючия».

Самый странный город на земле (а точнее, на воде) находился в десяти минутах езды, но она послушно сидела в дешёвеньком отеле в Местре.

В толпе туристов Геня переходит мост на пьяццале Рома. Дикий детский крик разрезает толпу – маленькая девочка так сокрушительно плачет, что Геня Гималаева наклоняется к ней:

– Что случилось?

Девочка кричит ещё сильнее, и тут на мосту появляется мама – рыжая, худая, злая. Она хотела наказать дочь за капризы – и нечего цепляться к чужим детям. Мама – русская, говорит: «Пойдем, Анжелика!» – и уводит рыдающую девочку к другим ангелам Венеции.

«Всё же, почему у меня нет детей? – думает Геня. – И почему некоторые истории так сложно заканчивать?»

Венеция не отвечает, лишь изредка вспоёт шальным гондольером. «Санта-Лючия, Санта-Лючия…»

«К середине жизни, – думает Геня, – впадаешь в самодовольство. Невозможно жить – и не хвалить себя! А если ты писатель, и всерьёз считаешь умение складывать слова талантом, то без самохвальства попросту умрёшь. Чужие похвалы в хозяйстве тоже пригодятся, но разве можно их сравнить с высоким чувством любви к себе? А ведь на целый роман приходится порой лишь одна хорошая строчка: “Запретный поп сладок”. И этого достаточно, чтобы читать книгу – раскопаешь лишнее, улыбнёшься верному слову и получишь, что хотел».

В веницейском небе – инверсионный след самолёта. Белая лыжня в голубых воздушных снегах. Геня уходит всё дальше от Местре и Еки, от кухни и телевидения – это и есть благородное расстояние, соответствующее дуэльным правилам.

Аромат Венеции похож на запах тела престарелой красотки, всё ещё не разуверившейся в своих силах. Лживые комплименты и умелые косметологи держат её на поверхности – лишь бы не утонуть в тухлой воде, куда, впрочем, так или иначе ведут все дороги. На дне грязных каналов горбятся старые кресла, киснут выскользнувшие из рук фотоаппараты и потерянные кольца. Венеция пахнет напомаженной старостью, медлящей пред последней дверью, – но к этому аромату вдруг добавляется новый. Так пахнет залежавшийся шоколад.

У Гени лисий нюх, она чувствует запах за секунду до того, как он появится. Стареющий шоколад, металлический привкус фольги, горькая память о сладком прошлом. Навстречу Гене идет Тот Самый Человек, переодевшийся в итальянца, – у него длинный шарф, тёмные очки и чистые ботинки. А запах – прежний, и Гене он всё так же нравится.

Тот Человек проходит мимо, изображая, что не узнал Евгению. Однажды в пляжной библиотеке, месте ссылки для прочитанных томов со всего мира, Геня обнаружила свою собственную книгу с автографом. Похожее чувство! Все чувства в конце концов похожи.

Ека заканчивает приготовление русского обеда – получилось всё, кроме драников, в которые по какому-то жуткому недоразумению угодила гнилая картошка. На вкус эти драники – как сок из больного зуба, к тому же чужого. Она снова чистит картофель, ленточки кожуры гипнотизируют зрителей. Ека упорна и упряма, как Колумб, на этом свете она будет лучшей. Она победила в этой дуэли – неважно, состоялась она в реальности, или всё это нам только приснилось.

Геня выходит к небольшой площади, где красуется очередной вечнозелёный памятник. Неизбежный мужик на коне, с живой чайкой на шляпе. Ей нечего делать в Венеции – старой и душной, как чужая бабушка.

Все блюда готовы: Ека ставит на стол тяжёлую тарелку с золотистыми драниками. Соус из копчёной скумбрии, хрена и сливок. Слезливая рулька и лоснящаяся, жаркая кукуруза. От шанежек идёт такой аромат, что посетители берут кухню штурмом.

Ека одерживает сокрушительную победу и получает сразу четыре предложения руки и сердца от Марио, Джанлуки, Альфонсо и Луиджи. Массимо не смог вымолвить ни слова, от его имени высказывается Аннунциата. Ека хохочет до слёз, но даже сквозь смех и слёзы смотрит на часы и проверяет телефон.