Эстафета разума

— Конечно выпью, — сказал я и выпил. — Так приятно, когда ты заботишься.

— Кто ж о тебе еще позаботится, — вздохнула она и немного тщеславно добавила: — Не Эми же… Как ваш мужской разговор?

— Как нельзя лучше. Уговорил его прилететь в следующую же субботу.

— Он очень прислушивается к твоим словам.

— Это потому, что я мало говорю, — пошутил я.

— Разговор касался… Шуры? — спросила она, не глядя на меня.

— И Шуры тоже. И Лены тоже. Успокойся, все в порядке.

Она решительно встряхнула головой.

— Все же напрасно ты его так задержал. Теперь ему вести машину в темноте.

— Он справится, — сказал я, пересаживаясь на пол рядом с женою, и потерся лицом об ее гладкое колено; словно встарь, у меня перехватывало горло от нежности. Жена с некоторым удивлением посмотрела на меня сверху, а потом положила руки мне на плечи. Я хотел поцеловать ей руки, но она сказала:

— Конечно справится. Такой большой мальчик. Да и кровь в нем твоя, настырная. — Пальцы ее чуть стиснулись на моих плечах. — А все равно… — она вздохнула. — Ох, что-то на сердце неспокойно.

— Наверное, давление меняется, — сказал я.

АНДРЕЙ БАЛАБУХА <emphasis>Попутчики</emphasis>

«Корпусное шоссе. Следующая остановка — платформа Броневая. — Казалось, изъеденный ржавчиной голос доносился не из кабины в головном вагоне, а пробивался с Тау Кита. — Осторожно, двери закрываются!»

За окном на стандартном железобетонном заборе резвилась обезьянка, черная с уморительной мордашкой, отороченной белым мехом. Чуть дальше гарцевал черный в белых пятнах олень, а второй замер, сторожко подняв обрубыши ушей. Шабров любовался этой живностью всякий раз, проезжая Корпусное шоссе. Кто поселил их здесь? И кто написал рядом: «Счастливого пути!»? Ну, надпись — ладно, ее могли сделать и по обязанности. На Московском вокзале в конце одной из платформ тоже выложено камешками «Счастливого пути!», а уж там всякая самодеятельность исключена. Но рисунки? И ведь хорошие, полные экспрессии и жизнерадостности, — такие можно сделать только от полноты души…

Электричка тронулась. Серый бетонный забор пополз, потом побежал назад, но, не успев набрать полной скорости, оборвался. Шабров отвернулся от окна. В вагоне было совсем пусто. Только напротив — спиной к движению — сидел молодой человек, уткнувшийся в яркую книжицу карманного формата, да на последней скамейке благообразная старушка в чем-то активно, убеждала хулиганистого вида пяти-, шестилетнюю внучку, причем, судя по интонациям, готова уже была от парламентских методов перейти к прямой агрессии. Внучке на это было явно наплевать. Встретившись взглядом с Шабровым, она так кокетливо стрельнула глазами, что он не выдержал, рассмеялся. Вот пройдет еще с десяток лет, подумалось ему, так ведь стоном от этакой Цирцеи стонать станут, под окнами будут бродить да серенады петь…

Аэропорт. Справа за плоским двухэтажным зданием блеснули на солнце хвосты самолетов. Шабров взглянул на часы. Неудачная электричка: тащится от Ленинграда до Луги больше двух с половиной часов, останавливаясь чуть ли не у каждого столба, как невыгулянная собака. Визави Шаброва перевернул страницу, негромко и коротко хохотнул на последних строках и закрыл книгу. Перехватив взгляд, брошенный Шабровым на обложку, он улыбнулся и протянул томик:

— Фантастика. Рассказы о пришельцах. Некоторые неплохи, но в целом не ахти что.

Шабров пробежал глазами оглавление: большую часть он уже читал в периодике.

— Ну почему же… Вот, например, «Сага о саскаваче» Озола — очень прилично. Или «Ее усмешка» Элитской…

— Согласен. — Во взгляде попутчика явственно проступил интерес. — Да беда-то не в том. В другом совсем беда. Каждый почти рассказ, за исключением разве что Выведенского, неплох. Некоторые и вовсе хороши. Но только сами по себе. А в сумме — черт-те что получается.

— Почему, собственно?

— Да потому, что и Свифт у них пришелец, и Прометей, и Леонардо, и Иисус, и Бэкон, и Джотто… И в ящера мезозойского они стреляли, и Баальбекскую террасу строили… Все пришельцы. Один раз — хорошо. Даже поверить можно. Но не на протяжении всей истории.

— Логично. Однако этим страдают не только рассказы, но и гипотезы, высказанные всерьез. Помните, в свое время фильмы показывали — «Воспоминания о будущем», «Послание богов»?

— Конечно.

— Так ведь и к ним оно в равной мере относится, ваше возражение.

— Безусловно. Кстати, раз уж мы разговорились, давайте познакомимся, а то разговаривать в безличной форме как-то неловко. Георгий. Георгий Викентьевич Озимый. Но предпочтительнее — просто Гера.

— Очень приятно. Шабров. Петр Николаевич.

— А не пойти ли нам по этому поводу перекурить?

В тамбуре было прохладнее: сквозь незастекленные проемы в стальных листах, вваренных в двери вместо стекол, врывался ветер. Озимый вынул из нагрудного кармана флотской рубашки пачку «Примы», неуловимым движением вытряхнул из нее две сигареты, протянул Шаброву.

— Спасибо, — покачал головой тот, — не могу я их курить, извините. Кашляю. Привык к своим. Это бельгийские, безникотинные.

— Зачем же тогда их курить?