Эстер Уотерс

Они подняли бокалы, и разговор перешел на ближайшие скачки.

— Насчет этих скачек мне ничего не известно, — сказал старый Джон, — а вот на Леджеровских победит темная лошадка.

— А вы поставили на нее?

— Поставил бы, будь у меня деньги, но последнее время мне крепко не везет. А вам, сэр, я бы посоветовал рискнуть. Таких надежных сведений я еще отродясь не получал.

— Неужто! — сказал Рыжий, у которого явно пробудился интерес. — Значит, будем ставить — и я и вы. Будь я проклят, если вы не сделаете свои ставки тоже. Ну давайте, выкладывайте, какая лошадь? А Уильям скажет, какие ставки он готов принять. Так что за лошадь?

— Розовый Шиповник, сэр, из конюшни Уайт-хауз.

— Вот как! А я предполагал, что…

— Нет, сэр, Розовый Шиповник, только он.

Рыжий взял газету.

— На Розового Шиповника ставят двадцать пять к одному.

— Вот видите, сэр.

— Ну как, Уильям, — примете полсоверена двадцать пять к одному?

— Приму, сэр.

Рыжий вынул полсоверена из кармана и протянул его букмекеру.

— Я никогда не принимаю ставок здесь, за стойкой. Пусть останется за вами, сэр, — сказал Уильям, с улыбкой возвращая деньги.

— Но я же не знаю, когда теперь увижу вас, — сказал Рыжий. — Это будет меня обременять. Да и нет здесь никого.

— Никого, кроме бродяги со спичками да двух цветочниц. Они же не в счет? — Серое лицо старика озарила улыбка. Появилось что-то, ради чего стоит жить. Каждое утро будет приносить какие-то вести о лошади, каждый день послеполуденные часы будут протекать в приятном нетерпеливом ожидании вечерней газеты и разговоров за пивной стойкой. Сделал ставку — и надежда оживляет душу, омертвевшую от безнадежности.

XXXI

Никогда еще дерби не возбуждали такого интереса. Четыре фаворита! Отдать предпочтение одному из них, казалось, было просто невозможно. На Форзаца, взявшего приз в две тысячи, ставили два к одному; на Старинный Перстень, который на последующих скачках почти без тренировки обошел Форзаца на голову, ставили четыре к одному; четыре к одному ставили на Диадему, победившую в двух скачках: на приз в одну тысячу и на Кубок Миддл-парка. И, наконец, Ежевика, блестящий призер скачек в Ньюмаркете, собрала семь к одному. Каждый вечер в «Королевской голове» шли жаркие споры о том, какая из этих лошадей окажется победителем. Жена Кетли до замужества носила диадемку из желтых бусин, но как-то уже запамятовала, что потом с ней сталось. Кетли сам никогда не носил старинного перстня, и никто из его друзей тоже не был обладателем такого перстня. Ежевика росла на берегу реки, но еще не поспела. А форзац… Кетли не был книгочеем и не очень-то знал, что это за штука. Так что, как ни прикидывай, Кетли не ждал себе добра от этих дерби. Джорнеймен ядовито замечал, что даже если все предзнаменования будут неблагоприятны, какая-то лошадь так или иначе придет первой. А почему Герберт не поинтересуется аутсайдерами? Может быть, там его предзнаменования сослужат ему службу.

Старику Джону его опыт подсказывал, что наибольшие шансы имеют Форзац и Старинный Перстень. Однако, каких кровей лошадь — вот что, по его мнению, было решающим, а предки Старинного Перстня показали себя более выносливыми, чем предки Форзаца.

— Форзац выдохнется после подъема, помяните мое слово.

Стэк одобрительно кивнул головой. Сам он поставил пять шиллингов на Ежевику. Как там у нее с выносливостью, этого он не знал, но зато на нее ставила вся конюшня.

— А когда я узнаю, на кого ставит конюшня, с меня этого достаточно.

Рыжий, время от времени заглядывавший в пивную, восторженно отзывался о Диадеме, говорил, что это самая красивая кобыла нашего столетия. Его слушали с благоговейным вниманием, а когда он описал, как она выиграла скачку, в зале воцарилась мертвая тишина. Сам бы он на ней повел скачку по-другому, но, в конце концов барьерные скачки — это одно, а гладкие — совсем другое, тут он не специалист. Слушатели запротестовали, и старик Джон напомнил о том, как великолепно провел скачку Рыжий, когда он на Лисьем Хвосте взял Ливерпульский приз: сберегал силы лошади до самого конца, потом буквально на последних ярдах в великолепном броске послал ее вперед и у финиша на голову обошел Джима Сэттена, который до этого вел всю скачку. Билл Ивенс, снова появившийся в пивной в этот вечер, сказал, что ничуть не будет удивлен, если какой-нибудь аутсайдер обставит всех четырех фаворитов. Он слышал кое-что, и с него этого достаточно. Он не ждет, что хозяин поверит ему в долг на слово, но у него есть неплохие часы, которые должны стоить никак не меньше трех с половиною фунтов.

— Уберите их от меня куда-нибудь подальше, старина, — сказал Уильям.

— Ладно, хозяин. Я никому свой товар не навязываю. А может, еще кто-нибудь из джентльменов пожелает взглянуть на механизм или заинтересуется парой запонок? Цена всего пятнадцать шиллингов. Вот и чек. У меня сейчас туговато с деньгами, а один аутсайдер не дает мне покоя. Тоже, знаете ли, хочу рискнуть и готов уступить за… Может, выпьем по маленькой, мистер Кетли?

— Вы слышали, что я сказал? — сердито прервал его Уильям. — Или ждете, когда я выйду из-за стойки?