Эстер Уотерс

Утоляя голод, мужчины обменивались впечатлениями о том, как Демон плохо провел конец скачки — ведь он едва не проиграл. Когда с едой было покончено, оставшееся время можно было посвятить беседе, и мистер Леопольд, подзадориваемый Уильямом, принялся методично и профессионально, с множеством подробностей разбирать скачку. Женщины слушали, поглядывая на круг сыра и молчаливо спрашивая себя, может ли в желудке вместиться еще кусочек. Мужчины потягивали портвейн и попыхивали трубками. С особенной жадностью слушал мистера Леопольда Уильям, смакуя про себя каждое словечко жаргона скаковых конюшен и с большим знанием дела напоминая рассказчику кое-какие подробности, опущенные им, чтобы сократить повествование. Особенно много времени было уделено разбору ошибок, допущенных Демоном, а Уильям искусно вставленными замечаниями заставил мистера Леопольда углубиться в воспоминания о высоком искусстве знаменитых жокеев первой половины века. Эти экскурсы в прошлое прискучили Саре и Гровер; их мысли улетели к нарядам, увиденным в этот день на скачках, и тут камеристка заметила, что вечером, укладывая спать барышень, она узнает все необходимое по части туалетов. Наконец, потеряв терпение, Сара заявила, что ей наплевать, что сказал какой-то там Чеффни, когда ему удалось на последних двенадцати ярдах опередить на полноздри своих соперников; она желает знать, почему Демон едва не проиграл скачку, — может, он принял кого-нибудь за финишный столб и раньше времени осадил лошадь? Уильям кинул на нее презрительный взгляд, и грубое слово уже готово было сорваться с его губ, но в эту минуту мистер Леопольд принялся рассказывать о том, какие указания получил Демон от Старика. Демон должен был на первой полумиле подравняться к лидерам и держаться за ними. Но, само собой разумеется, если бы он заметил, что у лошади еще много резвости в запасе, как, собственно, и рассчитывал Старик, ему не возбранялось при желании и оторваться от них, — ведь опасались только одного, как бы лошадь, сразу показав резвость, не выдохлась на финише.

— Ну, так вот, — говорил мистер Леопольд, — было два фальстарта, и Серебряное Копыто проскакал сотни две ярдов, прежде чем Демону удалось остановить его, и мальчишка сразу сдал. Он вообще был еле жив после того, как с него согнали эти четыре фунта. Ему теперь уже, верно, никогда и не оправиться… Еще перед стартом он говорил, что чувствует ужасную слабость. Ты, Уильям, совсем загнал его, когда вы возвращались из Портслейда в последний раз.

— А попробуй оставь его одного, — он тут же остановится и начинает играть в камушки с мальчишками у саусвикского трактира.

— Словом, еще один фальстарт, и для нас все было бы кончено. Старик был бледен как полотно и смотрел в бинокль не отрываясь. Лошадей бежало больше тридцати, так что, сами понимаете, легко ли было выстроить их в линию. Все же с третьего раза они пошли как надо, вытянулись темной ленточкой поперек скаковой дорожки. И почти тут же черный камзол и черный картуз вырвались вперед, и кругом загудели: Серебряное Копыто повел скачку. В жизни своей не видал такого. Он был на три корпуса впереди, и остальные явно отставали все больше. «Ну, черт побери, этот мальчишка уйдет от них на двенадцать корпусов и выиграет скачку шутя», — сказал Старик, не отнимая от глаз бинокля. Но когда до трибуны оставалось всего несколько ярдов…

Раздался звонок. Мистер Леопольд сказал:

— Слышите? Они хотят пить чай. Я должен идти.

— К черту их с ихним чаем! — сказала Маргарет. — Пусть подождут. Кончайте рассказ; мы хотим знать, как он выиграл.

Мистер Леопольд поглядел вокруг, увидел, что все взоры прикованы к нему, прикинул в уме, много ли еще осталось рассказать, и скороговоркой продолжил свое повествование: