Эстер Уотерс

Быстро сгущались сумерки, отблески огня плясали на игрушечных собачках, наваленных на буфете. Джим раскурил свою трубку, и в кисловатом, теплом запахе табака утонул аромат горячего жира и жареного картофеля, кусочки которого еще оставались на тарелке, а от короткой черной трубочки, зажатой в зубах, распространился крепкий, тошнотворный запах высыхающей глины. Эстер сидела у огня, сложив руки на коленях: на ее замкнутом, угрюмом лице нельзя было прочесть волновавших ее чувств. Маленькие ребятишки затеяли какую-то ссору. Миссис Сондерс стояла возле Эстер; на ее лице был написан страх, она с тревогой следила за мужем.

— Ну, старуха, выкладывай! — сказал Джим. — В чем дело? Неужто девчонка потеряла место, неужто ее прогнали? Да, видать, так оно и есть. А все ее сволочной характер. Значит, как мне с ней было невмоготу, так и в деревне не нашлось охотников ее терпеть. Ну что ж, это ее забота! Если она будет бросаться такими местами, пускай пеняет на себя. А жаль, могла бы сослужить мне неплохую службу, подсказать кое-что.

— Дело не в характере, Джим. Эстер в положении.

— Что ты сказала? Эстер в положении? Вот это разодолжила, черт побери! Ну и новость, лучше не придумаешь! Я ж тебе говорил, что эти святоши из того же теста слеплены, что и все другие! Притворства только больше, вот и все. Так, значит, эта особа, которая не желала знаться с такими, как миссис Денбар, ухитрилась забрюхатеть! Ну и ну! Впрочем, ничего другого я и не ждал. Эти святоши-недотроги хуже других. Так, значит, она в положении! Ну что ж, придется ей самой выкручиваться из беды.

— Послушай, Джим, дорогой, не будь к ней слишком суров. Она могла бы тебе кое-что порассказать, и ты бы понял, что все это не так, как ты думаешь, но ты же знаешь Эстер. Видишь, сидит как каменная, словечка не вымолвит себе в оправдание.

— А я и не желаю ее слушать. Мне наплевать. Меня это не касается. Я просто посмеялся, потому что…

— Джим, дорогой, это немножко касается всех нас. Мы с Эстер подумали, что ты мог бы позволить ей пожить здесь с нами, пока не придет время ложиться в больницу.

— Ах, вот оно что! Вот откуда взялась говядина и пинта портера в придачу. Я же сразу почуял — что-то у вас тут затевается. Значит, она хочет пожить здесь. Как будто у нас и без нее мало ртов. Ну нет, черт побери, этому не бывать! Хорошенькое дело! Не успела девчонка поступить в прислуги, как уже возвращается домой к своим почтенным родителям и заявляет, что она в положении. В положении — вон как это у них называется! Ну вот что. Я этого знать не желаю. Нас тут без нее хватает, да, на беду, и сами еще одного ждем. Нам ублюдки не нужны… Хорошенький опять же пример для остальных девчонок! Нет, не позволю.

Дженни и Джулия с любопытством уставились на Эстер, а та сидела молча, с застывшим лицом. Миссис Сондерс повернулась к ней; растерянный вид ее говорил без слов: «Ты видишь, бедняжка моя, какие дела? Что же я могу тут поделать?»

Эстер, хотя она и сидела, не поднимая глаз, прочитала мысли матери и с решительным видом встала со стула.

Но если дочь разгадала мысли матери, то и мать поняла, что творится у дочери в душе. Миссис Сондерс кинулась к Эстер:

— Нет, нет, Эстер, погоди! Он не может быть так жесток к тебе. — Она повернулась к мужу. — Ты же не понял, Джим. Ведь это совсем ненадолго.

— Нет! Я сказал тебе: нет! Не позволю! Нас здесь и без нее, как сельдей в бочке.

— Ну, совсем ненадолго. Джим.

— Нет. И чем скорее непрошеная гостья смоется отсюда, тем будет лучше, вот мой совет. У нас здесь и так повернуться негде. Я сказал: нет, и чтоб я больше об этом не слышал.

— Но ведь Эстер будет нам платить, Джим. Она скопила немного денег и может платить нам десять шиллингов в неделю за стол и койку.

Джим, казалось, был озадачен.

— Чего ж ты мне сразу не сказала? Конечно, я не хочу обижать девчонку, — я ведь так и говорил, слышала небось. Десять шиллингов в неделю за стол и койку?.. Что ж, это по совести, и коли ей у нас удобно, так мы будем рады. Понятное дело, мы будем ей рады. Мы ведь всегда были с тобой добрыми друзьями, Эстер, разве не так, хоть ты мне и не родная дочь? — И с этими словами Джим протянул Эстер руку.

Эстер пыталась отстранить мать, которая стала у нее на пути.

— Не желаю я никому навязываться. Не хочу жить из милости. Дай мне пройти, мама.

— Нет, нет, Эстер. Разве ты не слышала, что он сказал? Ты же моя родная доченька, пусть не его, но моя, и ты разобьешь мне сердце, как бог свят разобьешь, если уйдешь жить к чужим людям. Твое место здесь, среди своих. Кто, кроме нас, станет о тебе заботиться?

— Ладно, Эстер, зачем нам ссориться? Я не хотел тебя обидеть. Нас здесь, видишь, целая куча, и я ведь должен подумать о своих ребятишках. Но мне тоже, ей-богу, будет обидно, если ты отдашь свои деньги чужим людям и не получишь за них того, что тебе причитается. Лучше оставайся у нас. А на меня не обижайся. Ну как — поладили?