— В мае исполнилось шесть, мисс. Нелегко мне было его вырастить. Я сейчас плачу за него шесть шиллингов в неделю — это больше четырнадцати фунтов в год, и на одежду уходит никак не меньше фунта. А ведь он подрастает и будет обходиться еще дороже. Хорошо еще, что миссис Льюис, — это та женщина, у которой он живет, — любит его, совсем как родного. Она не хочет даже ничего брать с меня сверх его содержания, только поэтому я еще как-то и продержалась до сих пор. Но ведь я понимаю, что дальше этак уже никак невозможно. Ребенок растет, на него нужно все больше и больше денег, а жалованье остается прежним. Я гордилась тем, что вырастила его на свой заработок, и мое единственное желание — это чтобы он вырос честным человеком и мог сам заработать себе на хлеб. Только не получается этого, мисс, не получается. Придется нам с ним смириться и пойти в работный дом.
— Я вижу, вам действительно нелегко пришлось.
— Да, мисс, очень даже нелегко; никому не понять, как нелегко. Да я бы не жаловалась, если бы теперь не приходилось все начинать сызнова… Они заберут у меня сына?.. Я не увижу его, пока мы будем в работном доме. Как бы я хотела умереть, мисс, нет у меня больше сил…
— Вы не попадете в работный дом, Эстер, если я смогу этому помешать. Я буду платить вам жалованье, которое вы просите, Восемнадцать фунтов в год — это больше, чем я могу себе позволить, но ваш ребенок останется с вами. Вы не пойдете в работный дом. Таких порядочных женщин, как вы, Эстер, не очень-то много на свете.
XXIII
Заинтересовавшись судьбой своей новой служанки, мисс Райс старалась вызвать ее на откровенность. Но далеко не сразу удалось им обеим преодолеть врожденную сдержанность. Обе они по натуре были даже чем-то сродни друг другу: обе, типичные англичанки, были замкнуты, ровны, но под этой бесстрастной оболочкой скрывался характер сильный и горячий.
Очень скоро в Эстер пробудился инстинкт сторожевого пса, и она распространила свою заботу не только на все хозяйственные нужды, но и на здоровье своей хозяйки.
— Нет уж, мисс, извольте-ка съесть ваш суп, пока он не остыл. Отложите-ка свое писание, вы и так уж пишете с самого утра. Этак еще, чего доброго, сляжете, и мне придется ходить за вами.
Если вечером мисс Райс собиралась выйти из дому, Эстер обычно преграждала ей путь в прихожей.
— Нет уж, мисс, этого я, как хотите, не допущу — вы же простудитесь насмерть. Извольте-ка надеть теплое пальто.
Круг знакомых мисс Райс состоял преимущественно из дам средних лет. Порой ее навещали сестры — крупные, дородные женщины — и один весьма элегантно и по моде одетый молодой человек, которого мисс Райс явно отличала среди всех прочих. Молодого человека звали мистер Олден, и мисс Райс сказала, что он тоже пишет романы. Они часами могли толковать о книгах, и Эстер стала опасаться, что мисс Райс отдает свое сердце человеку, который к ней равнодушен. Впрочем, быть может, ей было вполне достаточно того, что мистер Олден появлялся раз в неделю и она могла часок-другой поболтать с ним о книгах. Эстер казалось, что, будь у нее самой ухажер, она бы не потерпела, чтобы он появлялся и исчезал, словно тень. Но у нее не было ухажера, и она не стремилась его иметь. Все ее желания сводились к одному: проснуться поутру и знать, что с ее ребенком все обстоит благополучно; впрочем, была у нее теперь и еще одна забота: на сколько это в ее силах, сделать удобной и приятной жизнь своей хозяйки. И больше года она неустанно заботилась только об этом. Она отклонила сделанное ей предложение руки и сердца и очень редко соглашалась провести вечер с кем-нибудь из своих ухажеров. Одним из таких ухажеров был старший приказчик из магазина канцелярских принадлежностей. Эстер почти каждый день заходила в этот магазин: то за бумагой, на которой ее хозяйка писала свои романы, то за промокательной бумагой, то за марками, то опустить письма… Магазин этот занимал прочное место в жизни обеих женщин.