Естественная исторія религіи

— Причина сдѣланнаго тобою наблюденія ясна, отвѣтилъ Клеанѳъ. Истинное назначеніе религіи состоитъ въ управленіи сердцемъ людей, въ гуманизированіи ихъ поведенія, во внушеніи имъ духа умѣренности, порядка и послушанія, а такъ какъ дѣйствія ея не бросаются въ глаза, такъ какъ они только придаютъ большую силу мотивамъ нравственности и справедливости, то она рискуетъ пройти незамѣченной и неотличенной отъ другихъ, [только что перечисленныхъ] мотивовъ. Когда-же она выдѣляется и дѣйствуетъ на людей въ качествѣ отдѣльнаго принципа, это значитъ, что она вышла изъ свойственной ей сферы и превратилась въ простое прикрытіе для партійности и честолюбія.

— И это судьба всякой религіи, за исключеніемъ философской и раціональной, сказалъ Филонъ. Твои разсужденія легче обойти, чѣмъ мои факты. Неправильно заключать изъ того, что конечныя и временныя награды и наказанія имѣютъ такое большое вліяніе на людей, что награды и наказанія безконечныя и вѣчныя должны оказывать на нихъ еще гораздо большее вліяніе. Прошу тебя, обрати вниманіе на ту привязанность, которую мы питаемъ ко всему, что касается настоящаго, и на беззаботность, проявляемую нами по отношенію къ столь отдаленнымъ и недостовѣрнымъ объектамъ. Когда духовенство ратуетъ противъ обычнаго хода и образа жизни [людей] въ мірѣ, оно всегда изображаетъ этотъ принципъ, какъ самый сильный, какой только можно себѣ вообразить (что, дѣйствительно, и есть такъ); оно представляетъ намъ весь родъ людской подпавшимъ подъ его вліяніе и погруженнымъ въ глубокое забвеніе, въ глубокое безразличіе по отношенію къ своимъ религіознымъ интересамъ. Между тѣмъ, то-же духовенство, при опроверженіи своихъ теоретическихъ противниковъ, признаетъ религіозные мотивы такими могущественными, что безъ нихъ гражданское общество будто-бы не можетъ существовать; и оно вовсе не стыдится такого очевиднаго противорѣчія. Изъ опыта достовѣрно извѣстно, что малѣйшая капля природной честности и благожелательности больше дѣйствуетъ на поведеніе людей, чѣмъ самые высокопарные взгляды, внушенные богословскими теоріями и системами. Природная склонность человѣка непрестанно дѣйствуетъ въ немъ, она постоянно налична въ его духѣ и примѣшивается къ каждому его взгляду, каждому размышленію, тогда какъ религіозные мотивы, если они вообще оказываютъ какое-нибудь дѣйствіе, дѣлаютъ это прерывисто, скачками, и врядъ-ли возможно, чтобы они вообще стали привычными для человѣческаго духа. Сила величайшаго тяготѣнія, говорятъ философы, безконечно мала въ сравненіи съ силой малѣйшаго толчка; но тѣмъ не менѣе достовѣрно, что малѣйшее тяготѣніе въ концѣ концовъ одержитъ верхъ надъ сильнымъ толчкомъ, потому что никакой ударъ, никакой толчокъ не можетъ повторяться съ такою-же непрерывностью, какъ притяженіе и тяготѣніе.

Другое преимущество склонности: она привлекаетъ на свою сторону все остроуміе, всю изобрѣтательность духа и, становясь въ оппозицію къ религіознымъ принципамъ, пользуется всевозможными способами, всевозможными ухищреніями, чтобы обойти ихъ, въ чемъ почти всегда и успѣваетъ. Кто можетъ разгадать сердце человѣка, или-же объяснить тѣ странныя отговорки и извиненія, которыми успокаиваютъ себя люди, когда они слѣдуютъ своимъ склонностямъ вопреки религіозному долгу? Это всему свѣту хорошо извѣстно; и никто кромѣ глупцовъ не станетъ меньше довѣрять человѣку, услыхавъ, что, благодаря занятіямъ наукой и философіей, онъ питаетъ теоретическія сомнѣнія по отношенію къ богословскимъ вопросамъ. Если-же мы имѣемъ дѣло съ человѣкомъ, очень выставляющимъ напоказъ свою религіозность и свое благочестіе, то производитъ-ли это на многихъ, слывущихъ за разумныхъ людей, иное дѣйствіе, кромѣ того, что заставляетъ ихъ быть насторожѣ изъ боязни быть обманутыми и проведенными такимъ человѣкомъ?

Далѣе, намъ слѣдуетъ обратить вниманіе на то, что философы, преданные разуму и размышленію, меньше нуждаются въ такихъ мотивахъ, которые держали-бы ихъ въ границахъ нравственности; тогда какъ толпа, быть можетъ одна только и нуждающаяся въ подобныхъ мотивахъ, совершенно неспособна къ той чистой религіи, по представленію которой Божество ничѣмъ нельзя удовлетворить, какъ только добродѣтелью, проявляемой въ поступкахъ людей. Обыкновенно считается, что мы угождаемъ Божеству или исполненіемъ мелочныхъ обрядовъ, или пребываніемъ въ восхищенномъ экстазѣ, или-же легковѣрнымъ ханжествомъ. Мамъ незачѣмъ возвращаться къ древнимъ временамъ, или-же пускаться въ отдаленныя области въ поискахъ за примѣрами такого вырожденія; среди насъ самихъ нѣкоторые были повинны въ грубомъ проступкѣ, неизвѣстномъ ни египетскому, ни греческому суевѣрію, а именно: они открыто выступали противъ нравственности и заявляли, что малѣйшее довѣріе къ ней, малѣйшая надежда на нее безусловно повлекутъ за собою потерю милости Божіей.