Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Ярким подтверждением сказанного может служить, на мой взгляд, статья Шестова «“Юлий Цезарь” Шекспира», помещённая в виде приложения к философскому манифесту мыслителя – книге «Апофеоз беспочвенности» (1905). Позволю себе процитировать то место из этой статьи, которое представляет собой вольную авторскую интерпретацию образа Антония (и одновременно – панегирик ему). «…Его (Антония. – В. К.) фигура очерчена бесподобно, его речи сплошь до последнего слова – перлы художественного творчества. Но что поразительнее всего: у читателя остаётся впечатление, что Шекспир на время из-за Антония забывает своего Брута. Антоний близок поэту, он им невольно любуется и прощает ему всё, даже его изменническую политику с Брутом. А ведь Антоний так же далёк от автономной морали, как и Цезарь, – пожалуй, ещё дальше… Для него нормы не существуют. Он ничем не связан и боится только силы. Это великолепный образчик смелого, красивого и хитрого хищника. Пока Брут силён, Антоний угодливо склоняет пред ним колени. Но Брут отвернулся, опасный момент прошёл, и хищник, почуяв себя на воле, одним ловким, красивым и свободным прыжком бросается на своего укротителя: из-за угла, из кустов, коварно, лживо, не считаясь ни с благодарностью, ни с иными высокими чувствами и правилами. Но в каждом его движении нас невольно поражает доверяющая себе, непокорная, не признающая над собой чуждых законов, самодержавная жизнь…Конечно, и хищник не всегда верно рассчитывает: там, где он надеется на победу, его ждёт нередко поражение. Но погибнуть в борьбе за своё право всё же не так страшно, как признать себя бесправным существом, наёмником – хотя бы морали»[281].

Это тоже – «урок Шестова». Но все ли захотят ему следовать?

Шестов вполне логично приходит к своеобразной онтологии произвола. Мир в его понимании лишён какой бы то ни было связности и упорядоченности, в нём нет ничего невозможного. «Всё, что угодно, может произойти из всего, что угодно»[282]. Это и есть формула ничем не ограниченного произвола. Если природа, Вселенная не посчиталась с жестокой участью единичного существа, индивида, то и он вправе отвернуться от Вселенной, игнорировать её. Недаром во второй своей книге на тему учения Ницше («Достоевский и Ницше») Шестов интерпретирует известный девиз немецкого философа – «Переоценка всех ценностей» – в духе средневековых сектантов, провозглашавших: «Нет ничего истинного, всё дозволено»[283]. По-моему, это не только предчувствия, предвосхищения неклассической парадигмы в науке и культуре XX–XXI веков, но и вполне самостоятельная философская концепция, требующая адекватной оценки сама по себе.

Оборотную сторону отказа от законов природы составляет вера в чудо. Философия Шестова – разновидность религиозной философии. Но и вера у него необычная, абсурдная. Бог Шестова – творец мира по абсолютному произволу. Его воля свободна, прихотлива, капризна. Собственно, в учении Шестова перед нами не столько религиозная вера как таковая, сколько неустанные, хотя и безуспешные, поиски Бога. Впрочем, эта специальная, кьеркегоровско-шестовская, тема требует особого, отдельного рассмотрения.

Из перечисленных ранее современных работ о Шестове хотелось бы выделить книгу философских очерков В. Н. Поруса «У края культуры». Автор прекрасно уловил родственность философии Шестова постмодернистской парадигме, эталонной для многих в наши дни. Он выявил в шестовском проекте, пожалуй, самое главное. Когда у мыслителя из-под ног уходит почва (или же он по своей воле отрывается от неё), это означает: элиминируется почва культуры, совершается выход в «пост-культуру». Шестовский девиз «Апофеоз беспочвенности» В. Н. Порус совершенно адекватно расшифровывает как бунт против «универсалий культуры» (против науки и морали прежде всего), как радикальный отказ от них. «Постмодернистский проект культуры – это культура без универсалий»[284], – констатирует исследователь.

Данную существенную особенность парадигмы постмодернизма В. Н. Порус (в отличие от ряда своих коллег) воспринимает не беззаботно – тем более, без ликования; напротив, с озабоченностью и тревогой. И в этом с ним нельзя не согласиться. Универсалии культуры – «истина», «добро» и другие – могут и должны быть переосмыслены в духе нового времени, но притом они должны быть сохранены, если мы действительно хотим «обжить и преодолеть культурную катастрофу», наиболее радикальным выразителем которой как раз и является постмодернизм.