Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Что касается упомянутой ранее тенденции к сакрализации сочинений Бахтина, то для неё остаётся всё меньше реальных оснований по мере того, как в исследования включается серьёзная научно-критическая мысль. Существенную роль при этом играет «встраивание» корпуса бахтинских работ в исторический контекст их создания и последующего восприятия. Такой подход инициировал, в частности, М. Л. Гаспаров своими краткими, но ёмкими заметками об известном исследователе поэтики романа. В этих заметках Бахтин предстаёт отнюдь не как «классик» (в апологетическом смысле), а скорее как «антиклассик». Тот же Гаспаров пишет о «вызывающенеточном языке Бахтина». Другие исследователи отмечают амбивалентную – научно-художественную – вольность бахтинского стиля. Всё это в той или иной мере присуще наследию Бахтина и, естественно, осложняет процесс его осмысления. И, тем не менее, реальный Бахтин, в чём-то прорывающий горизонт своего времени, а в чём-то остающийся внутри него, оказывается интереснее и человечнее («человеческое, слишком человеческое…»), чем творимый эпигонами миф о нём. В данной связи уместно привести трезвые, взвешенные слова А. В. Панкова: «…K его (Бахтина. – В. К.) концептуальным строениям следует относиться не только с законным пиететом, но и теоретической вдумчивостью»[291]. Мы старались вести своё исследование заявленной темы именно в таком ключе.

* * *

Наиболее концентрированным выражением суждений М. М. Бахтина об идее развития и цикличности является его «историческая поэтика». Правомерность и необходимость такой научной дисциплины была в общих чертах обоснована им ещё в конце 1920-х годов[292]. Бахтин отводил ей роль посредствующего звена между «социологической поэтикой» и историей литературы. Речь шла о прослеживании эволюции таких устойчивых содержательно-формальных образований, как жанр, стиль, сюжет и др., что помогло бы литературоведению, с одной стороны, подняться над бескрылым позитивистским эмпиризмом, а с другой – преодолеть опасность абстрактного, неисторичного теоретизирования. Бахтин сам принял активнейшее участие в реализации намеченной программы, обратившись к изучению истоков и исторических модификаций романного жанра.

В числе признаков, конституирующих ту или иную разновидность романа, им названы: принцип построения образа главного героя; тип сюжета; концепция мира; композиция и др. Ключом же к постижению всех этих элементов он избирает пространственно-временные параметры каждой конкретной образной структуры в их единстве, или, говоря языком самого Бахтина, её «хронотоп» (букв, «времяпространство»). Именно этот аспект литературного развития был первым освещён в его исторической поэтике. Здесь же Бахтиным были высказаны концептуально оформленные мысли о развитии вообще и таком его аспекте, как цикличность, в частности[293].

И всё же бахтинская трактовка этой проблемы по своему содержанию и значению выходит за рамки теории и истории литературы как таковой. Она – важная составная часть его более общей философско-эстетической концепции.

«…B литературе ведущим началом в хронотопе является время»[294], – подчёркивает Бахтин. Он отдаёт дань уважения И. Канту, чей взгляд на время и пространство как априорные формы чувственного созерцания способствовал превращению представлений о времени-пространстве в самостоятельный предмет исследования. Но он и размежевывается с Кантом, признавая источником подобных, сменяющих друг друга, представлений объективно-реальное время. Главное, что интересует Бахтина, – это поэтапное культурное освоение потока реального, исторического времени. В процессе такого освоения раскрываются всё новые его грани, используемые так или иначе, с доминированием тех или иных моментов. В своих суждениях о временном аспекте бытия, о развитии и цикличности Бахтин опирается, в частности, на «Философию символических форм» неокантианца Э. Кассирера (т. 1, гл. III, § 2. Представления о времени).

Все обозначенные культурные процессы получают специфическое преломление в художественном сознании. В частности, в сфере хронотопа. «Существенную связь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом…»[295], — говорит Бахтин. Один из самых ранних проблесков интереса к хронотопу он усматривает в знаменитом «Лаокооне» Лессинга. Хронотоп, согласно Бахтину, опосредует собой все уровни художественного творчества, все компоненты и слои произведения искусства.

Исторический подход к проблемам поэтики, на необходимости которого настаивает Бахтин, противопоставляется им подходу «нормативистическому»[296]. Однако применение Бахтиным исторического подхода отмечено чертами своеобразия; в частности, некоторые явления истории литературы (шире – культуры) имеют для него значение «вершины», образца, и в этом смысле они нормативны.