Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Просмотрев изрядное количество справочных изданий по истории и литературе, я так и не смог найти в них хотя бы беглое упоминание о современном жанре «духовного завещания», существование которого на интуитивном уровне для меня очевидно. Вместо этого пришлось ознакомиться с обширными энциклопедическими описаниями того, как оформляются (или оформлялись) юридические завещания о наследовании имущества, а также с характеристикой жанра завещания, получившего распространение в древнерусской литературе от ее истоков и до XVI–XVII веков.

«Завещание» (синоним: «духовная грамота»), как поясняет «Литературная энциклопедия терминов и понятий», это «жанр древнерусской публицистики…; связан со стремлением перед надвигающейся кончиной передать определенному кругу лиц заветные мысли с надеждой на дальнейшее их осуществление, а также свою собственность»[160]. Авторами завещаний в эпоху Древней Руси выступали как светские, так и духовные лица; обычно отец адресовал свой завет сыну, либо игумен – монастырской братии. «Особую группу составляют «политические» духовные грамоты царей и митрополитов, – продолжает цитированная энциклопедия, ссылаясь на примеры Духовного завещания Ивана Грозного и Духовной грамоты митрополита Макария. – …Обычно они содержат более значительные общенациональные целевые установки и обращены не только к ближайшему окружению, но ко всему русскому обществу определенного исторического периода»[161].

В связи со сказанным возникает вопрос: можно ли считать, что после XVII века о жанре завещания в русской литературе уже не может быть речи? Что он навсегда остался в прошлом, исчез, растворился? Такой вывод, на мой взгляд, был бы слишком поспешным и поверхностным. На самом же деле упомянутый жанр «умер» лишь в одном обличье, но возродился в другом виде, обновленном. Жанр «духовного завещания» – вот его современная форма, по отношению к которой «завещания» XVI–XVII и более ранних веков играют роль прообразов, зародышей. Жанр «духовного завещания» достаточно широко представлен в русской культуре XIX–XX веков (в особенности на переломе от одного к другому) и выполняет в ней исключительно важную роль.

Итак, со временем произошла трансформация древнего жанра в нечто иное, более отвечающее запросам современности. Этот процесс совершился согласно общим законам развития литературных жанров (которые, кстати сказать, достаточно хорошо изучены на материале древнерусской литературы). Решающую детерминирующую роль при этом играли потребности новой исторической эпохи. Но при всех качественных различиях старого и нового жанров между ними сохранилось вполне узнаваемое родство, – поскольку оба они отвечают непреходящей, фундаментальной потребности человеческой природы, человеческого духа.

Смена поколений – процесс чрезвычайно сложный.

Начать с того, что само понятие поколения толкуется неоднозначно. Из двух основных значений термина первое – семейно-родовое (последовательность отец – сын – внук и т. д.), второе – «социальное поколение», где главную роль играют уже не экзистенциально-биологические связи, а общий духовно-исторический опыт, впитываемый представителями примерно одного возраста, главным образом, в молодости (наглядный пример: «шестидесятники» XX века). Различие между первым и вторым значением, конечно, не абсолютно. Ведь каждый отец способен осознать в себе и увидеть в сыне представителя определенной социально-возрастной (а не только экзистенциально-биологической) общности.

Процесс смены поколений включает в себя и эстафету духовной преемственности, и моменты борьбы нового поколения за выход из-под идейной власти предшественников. С одной стороны, существует опасность «разрыва поколений», а с другой – утраты новым поколением своей суверенности, инновационного, творческого импульса. Осознавая историческую связь поколений, «отцы» стремятся с возможно большей полнотой и ясностью донести до «сыновей» своеобразие своего духовного опыта, уроки прошлого, существо и, по их мнению, наилучшие способы решения предстоящих (в известном смысле – наследуемых) задач. При этом поколение сыновей может восприниматься либо как объект, либо как суверенный (другой) субъект. В первом случае передаваемый опыт превращается в простое назидание и может породить нетворческую «запрограммированность» младших; во втором случае за сыновьями признается право свободного выбора идей и решений. Главной заботой отцов становится при этом подлинность и полнота передаваемой информации, выявление ее насущности, значимости, актуальности и т. д. Насколько важен ныне последний момент, можно судить по Декларации ЮНЕСКО об ответственности нынешних поколений перед будущими (1997), которая включает в себя статью 2 – «Свобода выбора» и статью 7 – «Культурное разнообразие и культурное наследие»[162].

Жанр «духовных завещаний» (в смысле XIX–XX веков) в высокой степени отвечает обрисованным выше социокультурным запросам, определяемым процессом смены поколений.