Эстонская новелла XIX—XX веков

Под густой пышной листвой ольшаника стояла прохлада. На листьях сверкала роса. Наверное, серебряные капли висят здесь весь день, потому что лучи Солнца сюда не проникают. В траве, растущей у берега, время от времени плескались рыбы; над лениво струящейся водой, сверкая крыльями, порхали стрекозы.

Даль тонула в солнечном мареве. Казалось, солнце хотело разом вылить на мир все свое тепло и свет.

Ведь лето — безумный расточитель!

«Доброта твоя безгранична, — восклицал в душе своей пастор Крийг, — по почему сердца людей с малых лет так испорчены? Они нечестивы перед лицом твоим и желают запретного».

Вдруг пастор услышал чей-то звонкий возглас. Он доносился с другого берега. Да, это были они, те трое. Все — в легких летних платьях. Босые, приподнимая подолы, они подталкивали друг друга к воде, смеялись и вскрикивали.

Первым побуждением пастора Крийга было бежать, но как выбраться из зарослей ольшаника незамеченным? В любой момент могли появиться молодые люди.

— Вода холодная! — воскликнула рыжая.

Дочь инспектора сняла блузку. Распустила толстую, черную как вороново крыло косу. Коса яркой линией легла поверх ее белой сорочки. Нежное кружево едва прикрывало высокую грудь девушки. Самая маленькая из трех сорвала желтый цветок кувшинки и сунула его дочке инспектора за корсаж. Все трое смеялись, визжали и брызгали друг на дружку водой.

Внезапно пастор Крийг услышал треск сломанного сучка. Съежившись, он быстро спрятался меж густыми ветками ольхи. До слуха его долетел приглушенный разговор, в нос ударил запах табачного дыма.

«Теперь самое время их пристыдить», — подумал пастор Крийг и хотел было встать, но затекшие ноги помешали ему. Он вновь повторил про себя слова, с которыми обрушится на молодых преступников.

Раздался звонкий вскрик, затем звук шлепнувшегося в воду тела и сильный всплеск. Взгляд пастора снова оказался привлеченным к противоположному берегу.

Это была темноволосая — та, что прыгнула в воду. Девушка плыла по реке стремительно, смело и свободно. Не боясь быстрого течения, она напрямик, через глубину направилась к излучине. Черноволосая чувствовала себя в воде как рыба. Плыла ли она на животе или на спине, так что ее полная грудь выступала из воды, — все ей одинаково удавалось. Вдруг девушка нырнула и надолго исчезла из вида. На другом берегу послышались возгласы беспокойства. У пастора Крийга замерло сердце. Не тонет ли на их глазах человек? Но нет — вдалеке вновь показалось на поверхности воды белоснежное тело девушки, зачернели ее длинные волосы. У пастора будто тяжелый камень свалился с сердца. Казалось, порыв ветра унес из памяти пастора Крийга все, ради чего он сюда пришел. Как зачарованный смотрел он через реку, так что даже не слышал довольно громкого разговора рядом с собой в зарослях. То, что он видел, словно парализовало его, он чувствовал себя как во сне, от которого никак не мог очнуться.

Черноволосой надоело купаться. Она вышла из воды и села на песок у самого берега, на фоне густых зарослей камыша. Ее словно высеченное из мрамора тело ярко освещалось солнцем, от ольшаника, где прятался пастор, до нее было, наверное, не более тридцати футов.

Разделись и другие девушки. Они тоже вошли в воду, слегка окунались, визжали и звонко смеялись.

Очевидно, они не умели плавать, просто баловались в свое удовольствие.

Что же это такое? Что стучало в груди господина Крийга? Он не мог оторвать от девушек своего взгляда. Как случилось, что почва ушла у него из-под ног и рухнуло все то, на чем, как ему казалось, он твердо стоял?

И пастор Крийг не поднялся с кривого ствола ольхи, наоборот, он опять затаился среди густой листвы и все смотрел через реку, смотрел даже тогда, когда там уже никого не было. Только яркие лучи сверкали на буро-красном песке да темные головки камышей колыхались от тихого ветра.

1909

АУГУСТ ЯКОБСОН МИРЬЯМ И ЛЮБОВЬ © Перевод Р. Минна

1

Поздним вечером, когда августовское небо начало темнеть и город стал постепенно затихать, с рейда вдруг донесся зычный гудок большого морского парохода. Но погода была туманная, облачная, и зов приближающегося исполина не произвел должного впечатления — он походил скорее, на басистое и добродушное ворчанье, точно кто-то просил, чтобы его впустили. И вообще в этот славный тихий вечер, окутанный скрывающим очертания предметов маревом, весь мир был словно наполнен какой-то расслабляющей нежностью и дружелюбием: вода в реке источала тепло, высокое, местами чуть зеленоватое небо нежно розовело, дубы и клены на крепостном валу, казалось, с мудрой задумчивостью смотрели вниз, на гавань.

Мирьям, высокая стройная девушка из предместья, стояла у парапета набережной, смотрела в глубину вод и раздумывала, не пора ли ей отправляться домой. Она вышла из дому несколько часов назад, даже послушала с двумя подругами музыку в приморском парке, но потом те куда-то удалились со своими дружками, и вот она вспомнила, что дома, пожалуй, о ней уже давно беспокоятся.