Эстонская новелла XIX—XX веков

Я не хочу больше говорить о Нээро! Да и что особенного можно сказать о собаке? Он состарился, почти совсем ослеп, в костях у него была ломота, и он много спал. Собаки редко живут долее четырнадцати лет. Нээро прожил семнадцать. Когда он уже почти ничего не видел, он еще раз порадовал меня. К дремлющему на солнышке Нээро подошел злой гусак и ущипнул его. Спросонья Нээро не понял, кто или что его мучает. Когда же единственным мутным глазом разглядел гусака, от того лишь перья полетели. Нээро пустил в ход свои стершиеся больные зубы и еще раз показал, кто, собственно, здесь хозяин.

Нээро состарился и сам себе стал в тягость, мне было грустно видеть его таким дряхлым. Я попросил приготовить ему хорошую мягкую котлету, постелил чистую скатерку возле частокола. Сам же прошел с ружьем в сад. И когда Нээро с аппетитом принялся за еду, я сквозь планки забора застрелил своего старого друга.

А вместе с ним и лучшее время своей жизни.

1932

ПЕЭТ ВАЛЛАК © Перевод А. Соколов

СЕРАЯ ЖИЗНЬ

К полуночи в прокуренных комнатах клуба только и осталось народа что четверо мужчин, сидевших в зале за одним столиком, да еще двое заядлых шахматистов, игравших в биллиардной. Свет в остальных помещениях погасили. Массивная мягкая мебель пахла табачным перегаром, который она впитывала день ото дня, год от года. В сумрачном буфете дежурил официант — старый кривоногий Трикс. Изжелта-бледный, как мертвец, дремал он, опершись рукою о подоконник. Радиоприемник тихо потрескивал, напевая какой-то печальный хорал, и казалось, что внизу, на улице, старого Трикса уже ожидают похоронные дроги с факельщиками в черных одеждах.

Компанию, засидевшуюся в клубе, составляли: профессор, доцент, магистр и композитор. Настроение у всех четверых было превосходное, к тому же под кофейником весело голубел язычок спиртовой горелки. Магистр Сильд, человек с мутноватыми, красными глазками, глядевшими сквозь очки в роговой оправе, прищурясь, рассказывал компании свои охотничьи приключения. Особенно вдохновился он, приступив к рассказу о грациозной дикой козочке. У нее были быстрые и прямые, как тростник, ноги; они вынесли козочку из лесной чащи прямо к охотнику.

— …И вдруг вижу, что между нами всего каких-нибудь пятьдесят шагов. Я замер на месте, а она глядит на меня настороженно и недоверчиво. Стрелять не могу, потому что двустволка обращена к земле. Только шевельнусь, чтобы вскинуть ружье, — рванет козочка, и поминай как звали. А пока стоит, эластичными ушами прядает и широкой ноздрей воздух потягивает. Тут я осторожно подтягиваю двустволку и поднимаю — тихо-тихо, не торопясь. Ствол лезет все выше и выше — путь ли не до самого плеча дотянул. Тут коза как метнется, как прыгнет и давай скачками обратно в лес удирать! Стрелой летит. Ну, да и я не мешкаю: моментально р-раз и дробью этак целую горсть бахнул. Гляжу, валится она в папоротник. Попалась, милая! Пробираюсь поближе, трещу сучьями, а она скок на ноги — и в кусты. Правда, шатнуло ее здорово. Поглядел я на место, где она лежала, — красно от крови. Свежая кровь, темная. Ну, думаю, скоро тебе конец. Прислонился спиной к дереву и спокойно закуриваю…

Магистр не успел еще закончить рассказ про козочку, как доцент Соо схватил соседа-композитора за локоть и, потянув к себе, принялся болтать о чем-то другом. Композитор, потеряв равновесие, уронил отяжелевшую голову и покорно склонился на доцентово плечо. Но тому было все нипочем. Случай с козою воскресил в памяти у доцента другое приключение, тоже связанное с охотой и в общих чертах поразительно сходное с только что услышанным рассказом. Ну как смолчишь, когда прелюбопытная история так и просится на язык. Ах, была не была — расскажу. И Соо разошелся. Он говорил живо и ярко, с актерскими интонациями: