Эта горькая сладкая месть

Холодное оружие, а пятачок что? Просто денежка. Спросит опер: "Почему наточил?" – "Не знаю, – отвечает урка, – такой на сдачу дали". Так что ваши дедушки были профессионалы, а вы – дворняжки. Паспорт у девки отняли, внутрь не поглядели. Да вашего Кошелька надо Лопухом кликать.

– Слышь, бабуль, – не вынесли "братки", – а ты откуда столько знаешь, сидела, что ль?

– Да нет, – отмахнулась Инна Марковна, – преступников ловила, всю жизнь следователем по особо опасным делам работала, да и сейчас иногда консультирую. Правда, нынешние криминальные люди уважения не вызывают, не тот профессионализм.

– Ну, мы пошли, – сообщили парни и бросились к двери.

– Эй, сявки, – крикнул им вслед божий одуванчик, – паспорт оставьте.

На этот раз я решила подкараулить Фису дома. Для начала позвонила на фабрику и поинтересовалась, до которого часа работает Анфиса Ивановна, дескать, хотим привезти ей кой-какие бумаги.

– Она заболела, – ответил приятный мужской голос, – грипп.

Надо же, как здорово! Сейчас поеду и возьму художницу тепленькой. И я бодро покатила на Шмитовский. Из домофона спросил хриплый голос:

– Кто?

– Врача вызывали?

Замок щелкнул, я взлетела на четвертый этаж. Дверь открыта, в коридоре никого.

– Идите сюда, – послышался голос. В большой комнате на разобранном диване лежала Фиса. Похоже, и правда, грипп. Глаза красные, нос распух, на губе здоровенная лихорадка. К тому же несчастную просто душил кашель.

Я села на стул возле софы, поджидая, пока больная закончит сморкаться. Фиса утерлась последний раз полотенцем, глянула на "врача" и оторопела:

– Вы?

– Не надо удивляться, это действительно я.

– Ну, нахалка, – возмутилась Анфиса, – какого черта приперлись?

– Во-первых, не стоит нервничать, скоро уйду, во-вторых, скажите, Анфиса Ивановна, вы рисуете только орнаменты для ткани?

Художница вздохнула:

– Чего вам от меня надо?

– Ответа на вопрос.

– Рисовать васильки и ромашки на разном фоне надоедает. Я – творческий человек, пишу еще пейзажи.

– Выставлялись? Анфиса кивнула:

– Да. В заводском Доме культуры и в кинотеатре "Ленинград".

– А в выставочном зале? Женщина рассмеялась.

– Знаете, сколько это сейчас стоит? А раньше полагалось быть членом МОСХа. Так что в прежние времена рылом не вышла, а в нынешние – кошелек пуст. Да к чему разговор, не пойму что-то?

– Хотите принять участие в ежегодной экспозиции на Манежной площади?

От неожиданности Анфиса даже села. Халат распахнулся, и я опять позавидовала ей: не только лицо, но и грудь как у молодой, надо же так сохраниться!

– Кто меня туда пустит?

– Все устрою, даю честное слово.

– И что придется за это делать? Переспать с директором зала?

– Нет, просто ответить на мой вопрос.

– Ну?

– Почему Виолетта подкинула свою дочь в Дом малютки?

Анфиса откинулась на подушки, помолчала немного, потом поинтересовалась:

– Откуда узнали?

– Долго объяснять, но можете думать, что она сама мне рассказала.

– У нее бы и спросили! Откуда я знаю, зачем вам подобные сведения?

– Фиса, – сказала я проникновенно и нежно, – хотите выставку? Толпы народа, журналисты, статьи в прессе, телевидение? Даю шанс. Может, продадите часть пейзажей. К тому же на таких мероприятиях всегда тусуется много холостых мужчин.

Анфиса вздохнула и попросила:

– Ты это, вот что, сделай чай, в горле пересохло. Валяюсь тут третий день одна, как падаль, никто не приходит.

Я заглянула на кухню и обнаружила в шкафчиках полное отсутствие чая, сахара и молока. Пришлось идти в магазин. Минут через пятнадцать Анфиса оглядела бутерброды с сыром, йогурт, конфеты и ехидно протянула:

– Видно, очень узнать правду хочешь. От выпитого чая она слегка порозовела и похорошела.

– Ладно уж, расскажу, время теперь такое – каждый за себя. А с выставкой не обманешь? Я покачала головой, превращаясь в слух. Фиса приехала из деревни в Москву в сентябре 1957 года и уже в середине месяца оказалась у Павловских. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать. У Виолетты уже было двое детей – трехлетняя Света и годовалый Дима. Сначала все ютились в одной, правда, большой комнате. Посередине стоял шкаф, деливший помещение на две части. Ближе к двери располагалась кровать Вилки и Алика, у окна спала Фиса и дети. Днем супруги уносились на работу. Девушка оставалась хозяйкой. Работы хватало: убрать, постирать, сготовить, погулять с детьми.

В декабре пятьдесят седьмого, как раз под самый Новый год, жильцов переселили в каменный дом. Павловские получили целых три комнаты в коммуналке. В одной сделали спальню родителей, в другой гостиную, в третьей поселили няньку с детьми.

Хозяйка нравилась Фисе. Молодая, веселая, работящая. Виолетта никогда не ругала девушку, часто делала ей маленькие, но приятные подарки: косынку, чулки, шоколадку. На Новый, 1958 год Фисе под елку положили чудесное крепдешиновое платье. Не упрекала Виолетта девчонку и за аппетит. Бедная Анфиска, недоедавшая дома, накинулась попервости на хлеб, колбасу и конфеты, как голодный зверь. Вилка только сострадательно вздыхала и приговаривала: "Кушай, Фиса, поправляйся".

К тому же хозяйка велела записаться в школу рабочей молодежи и пойти в восьмой класс.