Эта горькая сладкая месть

Я прислонилась к стене около телефона, наверное, не та Анфиса. Вскоре зацокали каблуки, и в вестибюль спустилась то ли девушка, то ли молодая дама. Изящную фигурку плотно обтягивал дорогой костюм песочного цвета, элегантные лодочки подчеркивали высокий подъем маленькой ножки. Рыжеватые волосы явно побывали в руках классного парикмахера. Скромный макияж, тот самый, когда лицо кажется не накрашенным, а радует глаз здоровым цветом. Девушка взглянула на меня сквозь дымчатые очки и пропела:

– Вы от Ивана Николаевича? Пойдемте. Я, не говоря ни слова, двинулась за провожатой. Значит, Анфиса прислала какую-то сотрудницу. Мы взлетели на третий этаж. Причем молодка на своих каблучищах неслась с такой скоростью, что я еле-еле успевала. На площадке попробовала перевести дух, но девчонка уже унеслась вперед, пришлось догонять беглянку. Наконец она затормозила у двери, впихнула меня в маленький, размером со спичечный коробок, кабинетик и приказала:

– Давайте эскизы.

– Мне бы Анфису Ивановну, – робко попросила я, ощущая, как от женщины волнами исходит животная энергия.

– Это я, – пояснила дама.

– Мне нужна Анфиса Ивановна Киселева, художница.

– Господи, – рассердилась собеседница, – паспорт показать?

– Сколько же вам лет? – невежливо выпалила я.

Киселева сняла очки и расхохоталась. Пока она веселилась, я принялась внимательно разглядывать лицо дамы. Под очками обнаружились довольно узкие глаза, практически без морщин, ровная натянутая кожа. Ну, предположим, сделала подтяжку, но фигура! Абсолютно прямая спина, и носится на каблуках. По лестнице летела как стрела. А ведь, по самым скромным подсчетам, тетке около шестидесяти! Теперь понимаю, что имел в виду Семен, когда говорил, что уставал от Фисы.

Художница выжидательно посмотрела в мою сторону.

– Простите, неудобно получилось, просто с языка сорвалось, – принялась я извиняться.

– Да что вы, – отмахнулась Анфиса, – только приятно. Мне никто моих лет не дает, место в транспорте не уступают, иногда даже парни привязываются. Знаете, в чем секрет?

– В чем?

– Главное, работать и не распускаться. Один раз сгорбишься, старухой станешь. А теперь показывайте эскизы.

– Видите ли, я журналистка и хочу написать о вас очерк.

Анфиса просияла.

– Что за издание?

– “Женский клуб”.

– Чудесно. Спрашивайте, постараюсь детально ответить.

Она и правда постаралась, потому что выложила почти всю подноготную.

Фиса приехала в Москву в конце пятидесятых. Исполнилось девушке пятнадцать лет, и за спиной у нее была семилетка. Деревенька Черная Грязь, родина Анфисы, полностью оправдывала свое название. Семь месяцев в году ее жители месили сапогами и калошами жидкую глину. Фисе предстояло пойти либо на ферму дояркой, либо полоть свеклу на необъятных полях колхоза “Ленинский путь”. Но ни того, ни другого ей делать не хотелось. К тому же в далекой Москве имелась тетка, звавшая к себе племянницу. Проблема заключалась в паспорте. В пятидесятых годах колхозники мало отличались от крепостных. Паспорта хранились в правлении, и получить их на руки было практически невозможно. Тем, кто ездил в город, давали справку. А с ней ни на работу не устроиться, ни в квартире прописаться. Помогла старшая сестра, хохотушка и певунья Поленька. Председатель колхоза, страстный бабник, не устоял перед прелестями первой черногрязской красавицы. Путь в ее кровать открыл паспорт, выданный Анфисе.

Ранним утром Фиса, обряженная в лучшее, обалдело крутила головой на площади перед Курским вокзалом. В потной ладошке девчонка сжимала заветную бумажку с адресом.

Тетка, столь радушно приглашавшая племянницу, совершенно не обрадовалась, когда девушка свалилась ей на голову. Проживала столичная родственница в десятиметровой комнате вместе с мужем и дочерью. Уже через два дня стало понятно, что Фиске следует искать другую жилплощадь. Тетка работала в экономическом институте гардеробщицей. Узнав, что молодой преподаватель Алик Павловский ищет няньку, она сосватала ему племянницу.

Так Анфиса оказалась у Виолетты. По ее словам, работу предложили непыльную и с молодой хозяйкой они отлично поладили, даже стали подружками. Но скоро жизнь в няньках надоела активной Анфисе. Она пошла работать на ткацкую фабрику, потом закончила ПТУ, стала художницей, уважаемым в коллективе человеком. Жизнь наладилась, дали квартиру.

– Надо же! – фальшиво удивилась я. – Очень хорошо знаю Альберта Владимировича и Виолетту Сергеевну.

– Мир тесен, – вздохнула Анфиса, – плюнь, в знакомого попадешь. А детки как? Выросли?

– Уже стариться начинают. Анфиса Ивановна улыбнулась.

– Милые оказались малыши, никаких хлопот не доставляли.

– Любите детей? Художница кивнула.

– Своих только господь не дал, замуж не вышла, все карьеру устраивала.

Я полезла в сумочку и достала крестик на необычной витой золотой цепочке.

– Узнаете?

Собеседница покусала губы и скорей утвердительно, чем вопросительно сообщила:

– Из милиции, да? А я-то дура, язык распустила.

– Нет, – поспешила я успокоить Анфису, – не имею никакого отношения к правоохранительным органам. Просто хочу, чтобы вы знали, что случилось с вашей дочерью.