Эта короткая счастливая жизнь

Лаверн заснул, надеясь, что утро развеет всё страхи и отчаяние. Но утром, когда пришёл врач, сразу же перешёл к тому, что ему, скорее всего, будет лучше, если он продолжит лечение в домашних условиях.

Собрав вещи, он отказался вызывать Синтаса, и, убеждая себя, что сил хватает для того, чтобы самостоятельно передвигаться, вышел из больницы в раннюю осень.

– Какой же ты неугомонный! – обиделся на него вечером Синтас, заставляя принять прописанные врачами таблетки.

Лаверн притворился, что выпил их, но тут же выплюнул, зайдя в туалет. «Пусть смерть будет быстрой», – думал он, закрываясь в своей комнате. Разбросанные на полу фотографии были собраны и лежали внушительной стопкой на прикроватной тумбе. «Из Синтаса получится хорошая хозяйка», – думал Лаверн, лаская пальцами шероховатую поверхность фотоаппарата. К фотографиям прикасаться не хотелось. Они были словно отвергнувшая его любовь возлюбленная, каждое упоминание о которой не принесёт ничего, кроме боли.

Лаверн заснул, мечтая о том, чтобы сны позволили ему отвлечься от безнадёжной реальности. Но сны принесли лишь смерть. Он лежал на больничной койке и ни один мускул не подчинялся ему.

Врачи сновали между рядами уходящих вдаль кроватей и констатировали смерть одного за другим. Смерть, которая приближалась к нему. Невидимая, непостижимая. Смерть, которой невозможно ничего объяснить, невозможно дать взятку. Она не будет слушать уговоры. Не даст отсрочки. Смерть придёт за ним в тот момент, когда решит, что настало его время. Бросит его в бездну, из которой он никогда не сможет выбраться.

Лаверн проснулся, стараясь не закричать. Рвотные массы заливали мокрую подушку. Дождавшись, когда Синтас уйдёт, он прибрался в комнате и сменил постельное бельё. Эта процедура отняла у него последние силы, и остаток дня он пролежал в кровати. Вечером зашёл Синтас и заставил его поесть.

Полученное лекарство Лаверн снова выплюнул. Дождался ночи и с опаской попытался заснуть. Но в мире грёз была лишь смерть. И так день за днём. Через неделю Лаверн боялся спать. Спазмы стали частью его жизни, но это было лучше, чем отчаяние и безнадёжность во снах. В конце концов, он ещё мог следить за собой. Мог самостоятельно ходить в туалет и иногда обедал вместе с Синтасом на кухне.

Как-то ночью, когда сон схватил его крепкой хваткой, Лаверн решился вернуться к сделанным фотографиям. Ведь если сновидения не что иное, как пережитое за день, то пусть лучше ему снится отвергнувший его мир, чем больница и смерть.

Лаверн перекладывал фотографии, и время, когда он делал их, снова и снова бегая в ателье, чтобы проявить, казалось далёким, словно прошло много лет. С какой-то нежной улыбкой он вспоминал девушку из ателье, достававшую его своими нападками, вспоминал те несколько счастливых дней, проведённых в мире прошлого.

Затем в воспоминаниях появились Джесс и Кип. Память о них была совсем далёкой, и он неосознанно считал эту жизнь чем-то завершённым, словно уже умер.

На несколько дней подобного подхода хватило на то, чтобы изгнать смерть хотя бы из снов. Лаверну показалось, что силы начали возвращаться к нему.

Но, выйдя на улицу, он понял, что это не так. Люди бежали и бежали, а он смотрел на них и завидовал белой завистью. Так он простоял около часа, а когда решил вернуться, то почувствовал небывалую слабость.

В полном отчаянии Лаверн сел на скамейку и решил дождаться Синтаса. Кажется, он даже заснул, потому что время ожидания пролетело как-то неестественно быстро. Вот он сидит и смотрит на солнце, а вот уже над его головой вечернее небо.

Опираясь на плечо Синтаса, он вернулся в дом, а ночью, во снах, снова появилась смерть. Только теперь он находился не в больнице – лежал на скамейке в парке или на шумной улице, а вокруг сновали свежие, пышущие жизнью люди. Люди, у которых впереди целая жизнь. А он… Он умирал у них на глазах, молясь о том, чтобы никто из прохожих не оказался его знакомым. Такой была его мечта и надежда: умереть, не взглянув в глаза близких людей.

Но сон, казалось, решил добить его до конца. Сначала появились друзья и коллеги по работе, затем пришёл Синтас, и, наконец, Джесс и Кип.

Больше Лаверн не пытался найти спасения во снах. В каком-то отчаянном стремлении к саморазрушению он сидел ночи напролёт в кровати, надеясь, что это окончательно лишит его сил, позволив умереть тихо и безболезненно. Но боль приходила, становясь, всё сильнее. Спазмы, кашель. Он задыхался, но настырно не обращал на это внимания. Бороться. Воевать с телом за право быстрой смерти.

Боясь снов, Лаверн заставил себя снова вернуться к фотографии. Синтас отнёсся к этой затее с пониманием, сказав, что если это помогает его другу отвлечься, то он покорно будет каждый день относить негативы в ателье. Так к внушительной стопке фотографий стали добавляться нераспечатанные конверты, которые каждый вечер исправно приносил Синтас. Лаверн чурался их, относясь к ним, как обиженный любовник относится к снисходительным письмам любимой девушки.