Эта сладкая голая сволочь

...Как все кругом меня изобличает

И вялую мою торопит месть!

Что человек, когда он занят только

Сном и едой? Животное, не больше.

Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,

Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас

Не для того богоподобный разум,

Чтоб праздно плесневел он. То ли это

Забвенье скотское, иль жалкий навык

Раздумывать чрезмерно об исходе, —

Мысль, где на долю мудрости всегда

Три доли трусости, – я сам не знаю,

Зачем живу, твердя: «Так надо сделать»,

Раз есть причина, воля, мощь и средства,

Чтоб это сделать...

Он обалдел совершенно. Пялил на меня свои зенки, силясь понять, какую сексуальную игру я собираюсь затеять на этот раз. Тут-то я сюрпризик и поднесла. Жри.

– А знаешь ли ты разницу между бесконечным ужасом и ужасным концом, мой избранный?! – задала я главный вопрос.

– С тобой я готов к тому и к другому. – Так бы и выдрала у него все, что торчит сикось-накось!

– А знаешь ли ты, кем я тебе прихожусь, мой расчудесный муженек? – Шепот горячий, как шоколад, подавись, урод!

– Еще бы! – ответил он, довольный собой до визга.

– Так вот, милый мой кровосмешенец, ты вчера женился на собственной дочурке, которую имеешь честь насаживать на свой гвоздик уже почти год. – Вижу себя на огромном экране. Я безукоризненно прекрасна. Во всяком случае, в моем сценарии было именно так.

Он вылупил голубые глазенки, не зная, как реагировать на такое заявление и на всякий случай хихикнул.

– В каком смысле? – игриво спросил он, пытаясь на меня залезть. Козлище!

– В самом что ни на есть прямом, – ответила я, упершись ему в грудь рукой и глядя прямо в глаза. В глаза! В глаза смотреть! – Мы с тобой совершаем инцест, дорогой папочка.

И я выложила историю, случившуюся двадцать лет назад, – напомнила, как он подобрал и приютил у себя молоденькую бродяжку-хиппи, отходящую от специфического коктейльчика и готовую на все ради новой дозы. И как он ее потом оприходовал, пользуясь полной беззащитностью. И главное, что из этого получилось. Вернее, кто.

Тут я приняла совершенно разнузданную эротическую позу и наблюдала за его реакцией из-за своего собственного уха, вывернувшись практически наизнанку.

Самое смешное, что вместо того чтобы все отрицать, как сделал бы всякий нормальный человек, он сразу ее вспомнил. Мою бедную мамочку...

– А я думаю, на кого ты похожа, – сказал этот дебил, вместо того чтобы все отрицать.

– Как – «на кого»? На тебя, папочка! – ответила я, заканчивая акробатический этюд.

– На меня ты быть похожа не можешь никак, – сказал он, вставая с постели. – Я твою бедную больную мать никогда пальцем не тронул.

– Да что ты говоришь?! – запричитала я, хлопая себя руками по бедрам и изображая удивленную невинность. – А вот это что?!

И я, как заправский иллюзионист, вытащила из-под подушки положенный туда накануне его собственный паспорт и показала написанное рукой матери слово «ОТЕЦ» на главном развороте.

– Это мамочка оставила мне на память, чтобы я могла найти подлеца, который, воспользовавшись ее несчастным положением, снасильничал ее и обрюхатил.

– Ты ошибаешься, – сказал он голосом со дна океана, а выражение лица у него при этом было как у затопленной Атлантиды. – Никакой нормальный человек не смог бы притронуться к такому грязному, запущенному и больному существу, больше похожему на затравленную зверушку, чем на человека. Хотя бы из брезгливости, из страха заразиться какой-нибудь гадостью. А именно такое зрелище представляла собой твоя бедная мать, когда я нашел ее между мусорными баками, вынося помойку, и подобрал из жалости. Я поручил домработнице отмочить ее в ванной и обработать дезинфектантами. Потом я вызвал приятеля врача, который ее осмотрел и взял анализ крови. Через несколько дней он представил неутешительную картинку – твоя мать была больна венерической болезнью и беременна одновременно. Не говоря уж о полном отравлении ее организма наркотиками. Его совет был – немедленно устроить ее в одно из заведений, где заботятся о таких заблудших душах и предоставляют им лечение и уход. Там бы ей, естественно, сделали аборт, так как в ее состоянии рождение здорового ребенка было практически невозможным. Вместо этого я оставил ее у себя на два месяца, дал ей все, что имелось у меня в распоряжении, – кров, еду и медицинский уход по высшему разряду.