Я то и дело трогаю бинты на моем предплечье, пытаясь нащупать силикон, который растет под кожей. Рука сильно распухла, и я не могу это почувствовать, но не думаю, что там что-то есть. Скорее всего, для восстановления панели понадобится еще один день. Когда Маркус вырезал исцеляющий модуль, то требовалось восстановить лишь крошечную часть. А теперь резервный модуль восстанавливает всю панель. Но в теле осталась сеть золотистых кабелей, поэтому требуется лишь вырастить силикон и переустановить приложения. Но если мы уложимся в намеченный план, то я не доживу до этого момента.
«Храбрая», – говорю я себе. Это моя мантра. Я буду храброй. Я буду сильной. И мне нужно позволить Коулу вести машину, позволить Даксу подключить клонбокс и найти способ попрощаться. Правда, у меня осталось не так много людей, с которыми бы мне хотелось попрощаться. Только Агнес, но теперь я даже не могу с ней связаться. Возможно, она пыталась позвонить мне или прислать сообщение, чтобы рассказать, что с ней случилось. Но я не смогу это узнать, пока панель не вырастет.
А значит, вполне возможно, я не узнаю об этом никогда.
Оглянувшись на меня, Коул видит, как я пытаюсь нащупать панель.
– Ты уверена, что тебе можно вырастить нормальную панель?
– Думаю, да, – кивнув, говорю я. – Ну, ведь это папа установил резервный модуль, который выращивает ее. Наверное, он думал, что я обнаружу его сама. Так и должно было случиться. Но после того как его забрал «Картакс», я была слишком напугана, чтобы что-то делать со своей панелью. Вероятно, он ожидал, что как только он уйдет, я подключусь к ней и начну копаться в коде. А там бы и обнаружила все. Резервный модуль был не очень хорошо спрятан.
Коул кивает, но по его лицу видно, что он все еще сомневается.
– Зачем ему скрывать это от тебя?
Я опускаю глаза.
– У меня есть мысли на этот счет.
– Да?
Я прикусываю губу.
– Ну, он придумал, как вылечить меня от гипергенеза. Не знаю, как он это сделал, но думаю, ему хотелось скрыть это. И поскольку гипергенез встречается только у людей, это, вероятно, попадает в антропологическую зону, так что я решила…
Коул сжимает в руках руль.
– Решила, он разработал лечение на основе исследований, которые проводил в «Проекте Заратустра».
Я киваю, закрывая глаза. В мыслях проносятся фотографии пятерых детей вместе с обрывками заметок об экспериментах, которые лежат в папках. Хирургические обследования. Токсикологические тесты. Расширенная сенсорная деривация. Коул сказал, что папа разработал вакцину гидры на основе исследований, которые проводил на Леобене, но что, если и лечение гипергенеза тоже основывается на той работе? Он бы не смог объяснить мне это, если бы не рассказал правду.
Я бы узнала, что он сделал с Коулом и другими. И возненавидела его.
– Что ты тогда имел в виду? – спокойным голосом спрашиваю я. – Когда говорил, что хотел стать оружием и позволил «Картаксу»… позволил папе сделать это с тобой.
Он ерзает на сиденье.
– Давай поговорим об этом, когда доберемся до лаборатории.
– Я хочу знать. Это очень важно. Что случилось с тобой и другими детьми?
Он резко выдыхает.
– Мы все разные. И у каждого из нас своя мутация. Твой отец называл их даром.
– Как суперспособности?
Он поджимает губы.
– Совсем не похоже.
Я медленно поднимаю ногу и опускаю ее на сиденье, чтобы выпрямить колено.
– И что это за мутации?
– Ну, нам никогда не говорили об этом. Твой отец хотел убедиться в чистоте эксперимента, поэтому мы не должны были понимать, что у нас проверяют. Но мы все же догадались о некоторых из них. С Ли все оказалось очевидно. Они в течение многих лет брали у него образцы крови и тканей, а через некоторое время стали запирать в комнате с зараженными гидрой кусками плоти и ждали, пока они взорвутся.
Я закрываю глаза, ошеломленная подобной жестокостью.
– Так у Леобена врожденный иммунитет? – выдавливаю я.
– Точно. У него даже нет вакцины в руке, как у Крика или меня, но твой отец, вероятно, был единственным человеком в мире, который бы мог рассказать, как действует его иммунитет. Мы знаем только, что ему потребовалось восемнадцать лет, чтобы превратить то, что он нашел в ДНК Ли, в вакцину.
– А остальные?
Я наклоняюсь, подтягиваю к себе рюкзак и достаю папки с пятнами плесени. Коул напрягается, но не останавливает меня. Я открываю первую папку с фотографией девочки с коротко стриженными светлыми волосами. Анна Синклер. Ее кожа выглядит необычно – словно усыпанная крошечными бусинками, – но по фотографии сложно что-то разобрать. Сузив глаза, она смотрит в камеру так, словно хочет причинить боль тому, кто стоит за ней.
– Что с ней?
Коул оглядывается и улыбается: