Эта свирепая песня

Кейт смотрела вниз, на клубы пара, поднимающиеся из решетки, вделанной в асфальт.

– Нет!..

– Прошу занести в протокол, – пропыхтел Август, когда они лезли по трубам и решеткам в недра туннеля подземки. – Я считаю, что тебя посетила неудачная идея.

– Малхаи ненавидят корсаи, – откликнулась Кейт, прыжком преодолев последние несколько футов до пола туннеля, – и судя по тому, что я видела, их чувства взаимны.

– Точно, – Август приземлился рядом с ней. – А сунаи не любят и тех, и других.

– Ты сам захотел тусоваться со мной, – фыркнула Кейт.

Поразительно, но ее даже радовало, что Август был рядом с ней! В одиночку она бы не справилась или вообще погибла. Плечо отдавало болью при каждом вздохе, а Август, может, и монстр, зато он, похоже, не желал ее смерти.

В туннеле царила темнота: сквозь металлические прутья над головой проникал лишь тусклый свет уличных фонарей, а на стенах через равные интервалы висели светильники. Они не были ни УВУ, ни даже флуоресцентными: обычные прямоугольники, испускающие красноватое свечение.

Пол был ненадежный. И по центру, и вдоль стен зияли дыры. Грунт уходил во тьму. Август пнул камешек, и тот отлетел в дыру: он падал три долгих секунды, прежде чем раздался всплеск.

– А что находится внизу?

Кейт вытащила из рюкзака ВУФ, включила и посветила в дыру. Август увидел какое-то мерцание…

Вода!

– Наверное, здесь течет река, которую замуровали сто лет назад, – Кейт постучала ногой по бетону. – А это, наверное, бывший мост.

Август хотел что-то сказать, но внезапно Кейт метнулась в сторону. Луч фонаря озарил туннель. Глуховатым ухом Кейт улавливала неясный шум, зато здоровое различало отдаленное бормотание теней, царапанье когтей по бетону и непрестанный шепот. Судя по лицу Августа, он тоже все слышал.

– …бить ломать плоть кровь кость бить ломать…

Некоторые считали, будто корсаи знают некие тайны, и бессвязное бормотание монстров приобретает смысл перед тем, как они тебя убьют. Другие утверждали, что твари просто-напросто бубнят названия породивших их грехов – перечисляют злодеяния, подражают скрежету металла, звуку ломающихся костей и копируют стоны своих жертв.

Но сейчас не время трусить! Кейт попыталась ровно дышать, напомнив себе, что корсаи питаются страхом. Она всмотрелась в сумрачный туннель и сконцентрировалась на его угольно-черной сердцевине.

А тьма между тем зашевелилась.

– Я – дочь Келлума Харкера! – крикнула Кейт.

– Харкер, Харкер, Харкер, – откликнулось эхо.

Слово было подхвачено и унесено прочь, а потом возвращено – уже другим:

– Не наш Харкер, Харкер, Харкер!

Кейт содрогнулась, сражаясь с порывом отступить. Она продолжала всматриваться туда, где заканчивался луч света и клубились черные сгустки.

Август опустился на колени и щелкнул замочками футляра.

– У тебя тоже есть фонарь? – спросила Кейт.

– Кое-что получше, – ответил Август и достал скрипку. – Ты ведь хотела послушать мою игру.

Кейт вспомнила странные созвучия и то, как малхаи отпрянул и заткнул уши, – и спокойствие опустилось на нее, окутав с головы до пят.

А впереди красноватое свечение уже озарило клыки и когти. Монстры подступали.

Тьма вспенилась.

– Я же предупреждал тебя о том, что это паршивая идея, – посетовал Август, закрепив ремень на футляре и забросив его на плечо.

– Хорошая новость заключается в том, – парировала Кейт, сжимая фонарик, – что они вряд ли скажут Слоану, что мы в туннеле.

– А плохая? – осведомился Август, поднося скрипку к подбородку.

Кейт повела фонариком. Луч описал яркую дугу. Что-то затрепетало наподобие крыльев.

Корсаи разделились и перегруппировались.

– Плохая состоит в том, что монстры нам не рады.

Она опять взмахнула фонариком. Луч осветил череп твари – и та завопила, рухнув наземь. Белесые глаза потухли, зубы высыпались на сырой пол, будто камешки.

– Приготовься, – бросила сквозь зубы Кейт.

Сунаи прищурился.

– Не подгоняй искусство, – сказал он и коснулся смычком струн.

Тьма покатила на них, как товарный поезд.

Кейт все же дрогнула, а он заиграл.

Одна-единственная звучная нота поплыла по туннелю – и мир преобразился.

Звук еще вибрировал в воздухе, когда Август извлек вторую ноту, а затем и третью. Созвучия, возникая, сливались воедино. Музыка уподобилась клинку, рассекающему тьму. Мелодия поглотила все вокруг, и корсаи дружно попятились, словно их спугнул мощнейший поток света. Они зашипели и кинулись врассыпную, и Кейт почувствовала, что ее мысли начинают путаться, а голова идет кругом, как тогда, в Колтоне.

Но теперь она увидела музыку Августа. Мелодия пронизывала пространство, как пряди солнечных лучей, и эти ленты непрерывно изменяющегося цвета извивались и удерживали тени на расстоянии. Кейт пошатнулась, и ее ноги отяжелели. Она ничего не понимала. Ее чувства запутались в нотах – музыка заполнила все ее существо и затуманила разум.

Она сумела взглянуть вниз и обнаружила, что сама она тоже светится бледным светом, проступающим на ее коже. Это зрелище поразило Кейт. Свет двигался вместе с ней – он танцевал, как клубы пара, хотя и находился внутри ее. Он напоминал расплавленное серебро и слабо пульсировал в ритме ее сердца.