Эта тварь неизвестной природы

Барбос, уткнувшись рылом в газон из сорнотравья на самом краю своей полянки, лежал неподвижно. Трёхметровые паучьи лапы были поджаты кроме одной, средней правой, она была вытянута во всю длину и определить, где у неё колени (или суставы, или как они у пауков называются, Фенимор не знал и всё забывал посмотреть в энциклопедии в «Двух Трубах») было невозможно. Здоровенный железный уголок миллиметров шести толщиной, поросшей шерстью разной длины из нитей крепкой ржавчины. Вырвать хотя бы одну шерстинку (учёные умоляли, ноги были готовы целовать, городская «мехня», живой в руки не давалась, а уничтоженная — практически на глазах рассыпалась на ничем не примечательные железные и жестяные части земного производства) Барбос сначала вроде бы и позволил, но потом, когда Фенимор принялся за дело, застрекотал, забил ногами в степь, вышибая острые глубокие ямы и вырвался. Боль он чувствовал, как живой.

Фенимор подошёл вплотную, погладил и постучал Барбоса по борту, заглянул в разбитые фары, остановился, положив руки на передок кузова. «Мех» ему показался обычно тёплым, но сам-то он был горячим…

— Барбосик, зёма, — сказал он. — Ты, если слышишь, потерпи. Это Матушка что-то затеяла. Это не только с тобой одним.

Они были знакомы с незапамятного 87-го года. Именно этот жёлтый, любовно ухоженный ЛИАЗ государственный номер 05–90 ДП служил вместе с Фенимором в в\ч ХХХХХ, площадка 62, 5 ГЦМП «Капустин», РВСН, СА, СССР, Земля, Солнечная система, Млечный путь, Вселенная № 13, вторая слева зелёная пешка на домашней шахматной доске пятнадцатого писаря главного управления канцелярских принадлежностей тридцать третьего с начала вторых времён и.о. Бога. То есть, разумеется, наоборот, Фенимор с ним служил. Означенный ЛИАЗ от самого своего рождения в середине семидесятых исправно исполнял роль рейсовика, отвозя по утрам из части в Капустин («площадка 10») офицеров сменившегося наряда и вечером привозя офицеров заступающего. Ну и плюс вместившихся страждущих, потому что мотовоз — мотовозом, но на автобусе было на полчаса быстрей и удобней. Номер автобуса Фенимор запомнил случайно — с ним совпадали последние цифры фениморова военного билета. И посреди эпической свалки с «мехнёй» на Автовокзальной площади три года назад, когда ведомые американцы уже читали свои демократические молитвы, военспец контрактник Вадим «Фенимор» Свержин внезапно узнал его, опустил автомат и…

Послышался звук двигателя. Фенимор не позволил мысленной пурге на тему «в Зоне ездиют машины!» даже и начаться, забил её в студень воображаемой лопатой. Бубнилда тоже смолчал. Бубнилда отличный парень, верный друг, трепло, знающий, когда не надо. Сейчас было в высшей степени не надо.

«Скорая» артели была на самом деле машина «скорой помощи». Старинный ходкий плосколицый «рафик» Магаданчик выменял за японский телевизор в Средней Ахтубе у какого-то замглавврача. Машина была почему-то почти новенькая, только кожзаменитель и пластмасса либо покоробились, либо потрескались, а так её даже перекрашивать не стали, а артельный «каблучок» отдали в безраздельную хищную власть Туранчокса. Вот белая буханка с красным бампером вывернула на кладбищенскую грунтовку, Фенимор похлопал парализованного Барбоса по носу, сказал: «Увидимся» и пошёл навстречу машине сквозь рощицу, дивясь краем сознания явлённой ему свободе выбора направления. Можно обойти вот этот ободранный тополёк справа, а можно слева. Фенимор обошёл справа. Начинаю хаметь, как щенок на втором выходе, подумал он. Но чувство прямой безопасности, родившееся и повзрослевшее до совершеннолетия за час, проведённый в сегодняшней Зоне, стояло как-то очень прямо и очень надёжно, и не было проявлением хамства — или основой для него. Нет, полное уважение к Матушке никаких изменений, никаких мутаций не претерпело. А если я просто их не вижу, думал он, то конец моей чуйке, и надеяться больше не на что, это смерть, мне и девчонкам моим. И никак иначе, но никак иначе и не пойдёшь сейчас, нет другого пути. Катёнок, Майка, девки мои, если что — я старался, я так старался, я изо всех сил. Я даже одного динозавра убил один на один, ни в какой книжке не нарисованного.

Весёлой остановил «скорую» впритык к рощице. Наружу не вышел. Фенимор сел в кабину на место врача, положил локоть на кожух двигателя. Весёлой курил, но Фенимор ничего на это не сказал. Опустил стекло.

— Ты вообще машину водить умеешь? — спросил Весёлой.

— Учился на «козлике», как раз вот тут, на полигоне, — ответил Фенимор. — Разберусь, если что.

Весёлой ловко выплюнул окурок в своё открытое окно, рванул рычаг, и, скособочившись и высунув башку свою стриженную наружу, стал рывками разворачиваться. Фенимор упёрся рукой в панель, прижимая себя к креслу.

— К бетонке? — спросил Весёлой.

— Да. Напрямик по степи не…

— Это ясен пень, — оборвал его Весёлой.

— Ты вроде как с претензией ко мне, ходила.

— Я вам, сукам, никогда мою «семёрочку» не забуду, — сказал Весёлой. — Мчались бы сейчас, как Эдди Мерфи.