Эта женщина будет моей

Но писали не слишком долго, ибо взорвалась новая сенсация – популярный парижский журнал опубликовал записки бывшего директора политической разведки Франции. Записки оказались столь скандальными, что журналу пришлось даже делать в них купюры. Газеты взахлеб вопили о «кошмарном путешествии под юбку республики». Пороки и разврат высших политических кругов Франции были строго запротоколированы и выставлены на всеобщую потеху. Фигурировал в них и президент с его любовными похождениями. Как выяснилось из записок, люди из спецслужб ставили в известность Николь об изменах мужа, добиваясь каких-то своих целей… Сам директор, отправленный президентом пару лет назад в отставку, хладнокровно объяснил, что скрупулезно записывал факты из личной жизни сильных мира сего и их родственников только для того, чтобы «лучше защищать и охранять их»… Немец, прилетавший в Москву на пару дней и бывший, как всегда, в курсе всех тайн, сказал, что на самом деле публикация – привет с того света от Лефлера. Именно он разнюхал о записках бывшего директора, выкупил их у него за большие деньги и передал в журнал. Только вот до публикации не дожил…

Все это ничуть не трогало Ледникова. Потому что каждый раз, вспоминая Париж, он теперь испытывал чувство вины и горечи, хотя и не знал, в чем именно его вина состоит. И понимал, что уже никогда не узнает. Но избавиться от этого чувства он уже все равно не сможет. Хотя тогда он всего-навсего сказал Николь правду. А если бы не сказал, то… Никто не знает, что было бы тогда. Но он сказал, и Николь мертва. Но он не мог не сказать…

И Ледников снова заблудился в бесконечной череде вопросов, окончательных ответов на которые не было. Он понимал это, но не мог не задавать себе эти вопросы. И кто знает, когда сможет.

Уже на исходе зимы позвонил Ренн. Судя по голосу, старик хворал. Едва ли не перед каждым словом следовал тяжелый вздох, и все время казалось, что очередной глоток воздуха может стать последним… Но старик был в ясном уме и даже шутил по поводу близкого отъезда на рю Дарю, где, естественно, пройдет его отпевание в церкви Александра Невского.

– Будете свободны, заезжайте, – с усмешкой сказал Ренн. – Буду очень рад и признателен.

– Надеюсь, до этого еще далеко, – неловко отшутился Ледников. – У Господа всегда свои резоны.

– Да, но, похоже, на сей раз они мне уже известны, – легко сказал Ренн. – Ну да я не об этом… Сдается мне, мой друг, вы упрекаете себя в том, что нам с вами не удалось спасти бедняжку Николь. Я просто чувствую, как вы изводите себя.

– Почему вы так думаете?

– Потому как и сам мучаюсь этим же. Ведь нас, русских, не переделаешь. Не терзайте себя, милый мой, мы хотели ей добра.

– Я попробую.

– Попробуйте. Хотя я понимаю, что для нас это невозможно. Вы так и будете с этим жить. С чувством вины. Даже если мы ни в чем и не виноваты. Тяжело, но что с нами поделаешь!

– Судите по себе, Петр Карлович?

– Разумеется. Мы с вами из одного теста вылеплены… Знаете, что она мне как-то сказала о вас? Что вы не из тех новых русских, которых она знала. Он старый русский, сказала она, он вашей породы. Не знаю, правда, похвала это или приговор.

– Ну если и приговор, то оправдательный. Но я все же больше склонен думать, что это судьба, бежать от которой грех и трусость.