Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней

Библия не знает греческого дуализма души и плоти и их борьбы, тела как тюрьмы души. Она знает лишь нравственный конфликт между желанием Творца и желанием твари, между святостью-нормой и грехом-извращением, конфликт, в который человек вовлечен полностью. Так и противостояние между homo animalis[211] и homo spiritualis[212] относится к целостности человеческого существа. По словам бл. Августина, человек или целиком плотян, даже до духа, или целиком духовен, даже до плоти.

Душа животворит тело, делает из него живую плоть, дух же их одухотворяет, соделывает из них духовного человека. Дух не есть что-то добавочное к телу и душе, он проявляется через душевное и телесное, определяя их своими энергиями. В согласии с такой структурой человеческого существа аскетика создает очень строгую науку и всестороннюю культуру, которые призваны вернуть телу и душе прозрачность, подчинить их духу. Но человек может и “угасить дух” (1 Фес 5:19), иссушить источник своей жизни, иметь плотские помыслы и свести себя к плоти животной, плоти допотопной, стать добычей гроба и ада.

Библейское видение позволяет, таким образом, составить верное представление о размерах зла и раскрыть его тайные истоки: грех никогда не приходит снизу, от плоти, но сверху – от духа. Первое падение произошло в мире ангелов, чистых духов. Извращенность плоти обличает и обвиняет грех духа против плоти. Вот почему целомудрие, отнюдь не исчерпываясь уровнем физиологии, поднимается до целостной структуры духа. Опустошенность праздного, рассредоточенного духа вызывает рассеяние. Напротив, духовные наставники учат молчанию сердца, этому “языку будущего века”, и собранности, противостоящей всякой рассеянности мысли. В поиске самоуглубленности они говорят: “Ничего не ищи вовне, но войди в себя, в свое сердце, и там найди Бога, ангелов и Царство”.

Однако сердце, о котором говорит Библия, не совпадает с эмоциональным центром, известным из психологии. Иудеи думали сердцем. Оно есть центр метафизический, собирающий воедино все способности человека: разум, интуиция, воля всегда участвуют в выборе сердца и его привязанностях. Сияя и все проницая своим светом, оно в то же время сокрыто в собственной таинственной глубине. Выражение “познай самого себя” относится прежде всего к сердцу и его тайне.

“Кто может знать сердце?” – спрашивает Иеремия и тут же отвечает: “Бог один проникает сердце и внутренности” (Иер 17:9—10) – т. е. проникает вплоть до темной сферы подсознательного и бессознательного. Апостол Петр также говорит о homo cordis absconditus, “сокровенном сердца человеке” (1 Пет 3:4), и именно на этой непостижимой глубине покоится человеческое “я”. Св. Григорий Нисский, указывая на эту глубину, открывает в ней образ Божий: “В непознаваемости самого себя человек являет отпечаток несказанного”[213].

“Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше” (Мф 6:21) – человек заслуживает того, чего заслуживают желания его сердца, предмет его любви. “Иисусова молитва”, называемая еще “умно-сердечной”, делает сердце местом Его присутствия, ибо “Бог вложил в человеческое сердце жажду Себя”[214]. Найти в Боге абсолютно желанное, в Н ем положить сердце свое – так открывается поразительная близость к Богу. Действительно, поверх этики рабов и наемников Евангелие утверждает этику друзей Божиих: “Я уже не называю вас рабами… но вас Я назвал друзьями”, – говорит Христос (Ин 15:15). Более того, Бог просит человека исполнять Свою волю так, как будто бы это была его собственная воля. Если я произношу: “Да будет воля Твоя”, значит я желаю этого, т. е. моя воля в том, чтобы осуществилась Твоя. Такое согласие двух доверий поднимает человеческую личность до уровня Божьего сердца.

Латинское слово persona, так же как и греческое prosopon, означает “маска” (личина) и содержит глубокую философию человеческой личности. Существовать – значит принимать участие в бытии или небытии. Человек может создать из самого себя “икону Божию”, но может стать и демонической гримасой, обезьяной Бога. “Кто близок ко Мне, близок к огню”, – говорит древняя аграфа[215], и тот, кто понимает это, “не перестает прилагать огонь к огню”[216]. Но человек может пробудить как огонь любви, так и пламя геенны; он может обратить свое “да” в бесконечность единений; но может также своим “нет” расколоть собственное бытие на адскую разлуку и одиночество.