Эти чудовищные узы

— Нет, — говорит Мейхем сзади меня. Он обходит меня и скрещивает руки. Я вижу татуировку в виде перевернутого креста на боку его лица. Его голубые глаза смотрят на меня. Он высокий и худой, как Люцифер, но со светлыми волосами. Он выглядит сердитым. И немного испуганным.

— Нет, — повторяет он.

Эзра смотрит на него.

— Она вернётся.

Никто не произносит ни слова. Даже Люцифер.

И после того, как я дала Ордену Дождя фору, я ухожу.

Глава 24

Настоящее

Прошло слишком много времени с тех пор, как я водила машину. Мои приемные родители не купили мне машину, а я не удосужилась накопить достаточно денег, чтобы купить ее самой. Автобус в Александрии работал отлично. У меня даже прав нет.

Когда-то были. Одна из моих приемных семей дала мне хотя бы это, позволив попрактиковаться на их внедорожниках. Но все равно, за рулем BMW Люцифера, мои руки дрожат на руле.

Рационально я понимаю, что отчасти это связано с тем, что только что произошло.

Иррационально, я не хочу думать о том, что только что произошло.

Я еду по одинокой дороге и благодарна, что не вижу других машин. Я также ищу их. В кустах. В лесу. На гравийных дорожках. Даже на одинокой заправке, которую мы с Николасом проехали, прежде чем приехали к Джули.

Джули.

Интересно, проснулась ли она во время всей этой встречи? Интересно, вернутся ли Николас и Джеремайя, чтобы закончить работу? Интересно, причинят ли они вред мальчику?

Джеремайя. Джейми.

Мой брат.

Мой сломанный, отвратительный, ужасный брат.

Я не могу думать о нем без мурашек по коже. Я хочу разорвать его. Я хочу, чтобы меня вырвало. Меня сейчас вырвет.

Я сворачиваю на обочину дороги, по обе стороны которой нет ничего, кроме травянистых холмов под звездами. Я выпрыгиваю из BMW, оставив его заведенным, и бегу к кювету, задыхаясь. Все поднимается, о чем и говорить нечего. Мой желудок урчал в доме Джули, я не могу вспомнить, когда я ела в последний раз.

Но сейчас я благодарна за этот факт. Даже после того, как я выблевала все, что там было, я все еще сухо дышу, и слюна свисает с моих губ. Я благодарна, что здесь никого нет. Я благодарна, что я одна.

Благодарна и напугана.

Потому что кто остановит меня сейчас? У меня нет оружия, но я не удивлюсь, если у Люцифера есть что-то в машине. Он такой же грязный, как мой брат.

Но не совсем.

Мой брат…

Я снова задыхаюсь, руки на коленях, когда наклоняюсь над канавой.

Мой гребаный брат.

Он был настолько ослеплен ненавистью, тем, что Несвятые не сделали его желанным, что не подумал о том, кого он использовал, чтобы их поиметь. И дело было не только в этом. Дело было не только в неправильности того, что произошло между нами. Грех. Отвратительная вещь, которую мы почти сделали вместе.

Потому что он остановился.

Я должна отдать ему должное.

Но это ложь. Чушь.

О Боже.

Меня снова тошнит, желчь поднимается вверх, желудок сводит судорогой, когда мой разум отказывается думать о том, что он должен был чувствовать, когда поняла это.

А потом он солгал, чтобы замести следы. Он убедил меня, что Люциферу на меня наплевать. Но я была не единственной жертвой той ночи. Люцифера заставили смотреть. У него есть шрамы, доказывающие, что он пытался помочь мне. Пытался остановить это.

Но Джеремайя использовал меня. У него не было намерения спасти меня той ночью, он просто хотел добраться до Несвятых.

Каким чудовищем был мой брат?

Я опускаюсь на колени в канаву, в нескольких дюймах от собственной блювотины.

Я обхватываю голову руками, беззвучные рыдания сотрясают мое тело. С моих губ не срывается ни звука, из глаз не текут слезы. Только безмолвное горе, поглощающее меня.

Я запрокидываю голову назад, наклоняю подбородок вверх, мои глаза закрыты.

И я кричу.

Я кричу так громко и так долго, как только могу. Мне плевать, что кто-то может услышать. Мне даже наплевать, что Джеремайя может меня услышать. Что Николас может услышать. Кристоф. Трей. Надеюсь, они услышат. Надеюсь, они думают, что меня разрывает на части дикий зверь. Надеюсь, они думают, что я умираю.

Я чувствую, что умираю.

Крик отдается эхом в бескрайних, диких полях вокруг меня, и я кричу до тех пор, пока горло не начинает болеть, и все, что выходит, это еще один задушенный всхлип.

Постепенно я начинаю приходить в себя. Если Джеремайя найдет меня здесь, он не уйдет без меня. Мы оба можем погибнуть друг от друга. Только не снова.

Я встаю на ноги. Ноги дрожат, но я добираюсь до водительской стороны машины, забираюсь на сиденье, закрываю и запираю двери.

Я отдыхаю. Одну минуту. Я считаю до шестидесяти, откинув голову на сиденье. Глаза закрыты. Я даю себе еще одну минуту, чтобы собраться с мыслями. Когда я открываю глаза, застегиваю ремень безопасности и завожу BMW, все уже сделано.

Шрамы, которые оставил Джеремайя, эти эмоциональные, изматывающие раны… Я знаю, что они никогда не исчезнут. Но жалость к себе должна уйти. Потому что Джеремайя должен выучить этот гребаный урок.