Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)

Ольга Аросева однажды стала свидетельницей их встречи: «Мы как-то отдыхали в Карловых Варах, он приехал из Берлина повидаться с Татьяной Ивановной. Мы с Галей Волчек решили, что им хотелось бы побыть одним, вспомнить прошлое — и отошли. Они стояли вдвоем на балконе. Вначале тихо беседовали. Потом тонус беседы начал накаляться, голос Татьяны Ивановны, конечно же, лидировал. Из доносившихся обрывков фраз было понятно, что выяснялось, кто виноват в том, что они расстались... Но все свелось к улыбкам и смеху. Пятьдесят лет прошло. Да каких лет! Их разлучила история, как сказала бы героиня Пельтцер — тетя Тони Кралашевская».

На ее 80-летнем юбилее в Киеве в саду был накрыт огромный, роскошный стол, за которым вместе сидели актеры Театра сатиры и Ленкома. В разгар веселья на противоположном от юбилярши конце стола появился красивый, элегантный мужчина и попросил чокнуться с Татьяной Ивановной. Все растерялись, а именинница нырнула под стол и через секунду появилась возле гостя с полной рюмкой. Оркестр заиграл танго, и они отправились танцевать. Такой и только такой могла быть Татьяна Ивановна Пельтцер — молодой, энергичной, неунывающей. Поэтому эффект разорвавшейся бомбы несколько лет спустя произвела небольшая заметка в «Московском комсомольце» под названием «В палате с душевнобольными». В ней говорилось о том, что всеми любимая артистка с приступом атеросклероза помещена в клинику имени Ганнушкина в общую палату, где «местные» сумасшедшие «не приняли» ее и избили. Уже через день в той же газете на первой полосе была помещена статья Марка Захарова о неэтичности прессы...

«...В СССР, как и во всем цивилизованном мире, — писал Марк Анатольевич, — не принято разглашать на доске приказов или, того хуже, в прессе медицинский диагноз без согласия больного или его близких. Действительно, Татьяна Ивановна не первый год страдает тяжелым заболеванием, которое, однако, с трудом, но поддается лечению. Общественный попечительский совет, избранный нашим профсоюзным комитетом, оказывает ей моральную и материальную поддержку, следит вместе с дирекцией за ее самочувствием, тем не менее в последнее время опытные врачи заметили, что обходиться одной только амбулаторной медицинской помощью становится уже опасно, именно поэтому было принято решение о ее госпитализации...»

Насчет опытных врачей Захаров слукавил. Близкие подруги Татьяны Ивановны не раз с негодованием рассказывали о событиях тех дней. Тот пресловутый попечительский совет, упомянутый режиссером, приставил к старой актрисе домработницу (конечно не со стороны) с правом наследства квартиры. Пельтцер невзлюбила ее, причем не без взаимности. Они доводили друг друга до бешенства, и однажды домработница вызвала «скорую помощь», которая и отвезла народную артистку в «психушку».

«Нам кажется, — продолжал в своем письме Захаров, — что, несмотря на недавний печальный исторический период в советской психиатрии, распространять сегодня саркастически пренебрежительное отношение на такое понятие, как „палата душевнобольных“, что сделал автор, все-таки не стоило бы, и тем более описывать тяжкие недуги некоторых больных...» В заключение Марк Анатольевич пожелал «неопытному журналисту передовицы» дожить до 88 лет и не стыдиться обратиться к психиатру. Все. Ни опровержений, ни оправданий не последовало. Да и что оправдываться, когда все поняли — проглядели! Захаров писал от имени Ленкома, в то время как сами рядовые ленкомовцы первыми забили в колокол о беде. И в больницу к Пельтцер первыми примчались друзья из Сатиры — Ольга Аросева и директор театра Мамед Агаев. В своей книге Ольга Александровна описывает их свидание так: «...Прощаясь, Татьяна прижалась ко мне совсем беспомощно и шепнула: „Ольга, забери меня отсюда!“ Мы все, директор театра, она и я, в голос зарыдали — так невыносимо было уходить...» Через несколько дней старую актрису перевезли в другую, более престижную больницу, хотя в своем обращении к газете Марк Захаров говорил о целенаправленной госпитализации в «замечательную клинику Ганнушкина».

Понятное дело, за всеми не уследишь, и обвинять того же Захарова в пренебрежительном отношении к ветеранам театра нелепо. Но прецедент повторился через год. Татьяна Ивановна вновь оказалась в психушке. Там, предоставленная самой себе, неуемная и непоседливая, она упала и сломала шейку бедра.

Для 88-летнего человека исход мог быть только один...

Последние годы Татьяна Пельтцер оставалась глубоко несчастным человеком. У нее уже никого не было. На руках умер отец, на руках умерла мать Елизавета Сергеевна, с которой Иван Романович разошелся давным-давно, на руках умер брат Шуреночек, которого жена бросила после того, как он стал безногим инвалидом. Она дарила всем любовь и ласку, а под конец осталась одна. Теряя память, Татьяна Ивановна забывала имена даже самых близких подруг. Она гладила по щеке Валентину Токарскую и плакала, что не могла назвать ее Валей.