Эти спутанные узы

Я заползаю на мраморные ступени и получаю ботинком в живот.

– Вставай, – ворчит мужчина, стоящий передо мной. – Мы туда не пойдем. Заканчивай свои дела, и поехали дальше.

– Мне так плохо… – Я с трудом поднимаюсь на ноги, затем снова падаю, пытаясь казаться слабой – не то чтобы это было трудно. Я совершенно разбита, и со связанными руками мне трудно держать равновесие.

Женщина спрыгивает с лошади, а мой приятель наматывает веревку на руку и сильно дергает. Я, спотыкаясь, иду вперед, только сейчас осознав, что они намотали веревку не только на мои запястья, но и на шею. Как поводок. Или петлю.

Это может закончиться очень, очень плохо.

Они забираются на своих лошадей. Мужчина, держащий меня, подхлёстывает меня веревкой.

– Хватит. Ты просто тянешь время.

– Я могу снова ее вырубить, – предлагает женщина, делая шаг ко мне.

Я с трудом сглатываю и молюсь, чтобы мои похитители отвлеклись и не заметили воронов, которые, как я чувствую, кружат все ближе.

Неожиданно мужчина, держащий меня за веревку, начинает бешено озираться по сторонам.

– Черт! Вон там!

Он бросает веревку и поводья лошади и бросается в лес.

– Какого… – Женщина пригибается, как будто что-то налетает на нее с неба. – Нет! Пожалуйста!

«Абриелла!»

Это голос моей мамы. Как зов сирен вдалеке.

Грохочущие волны наполняют мои уши, и холодная вода лижет мои голени.

«Это не по-настоящему. Не вмешивайся».

Другой мужчина падает на своего коня и плачет.

– Нет! Прошу, не надо! Простите меня!

Отчасти мне жалко, что я заставила кого-то пройти через эти душевные муки, но я подавляю это чувство.

Оставшиеся мужчины, спотыкаясь, слезают со своих лошадей и карабкаются к ступеням храма. Один обхватывает голову руками и вцепляется в волосы, как будто пытается вырвать их из головы.

«Абриелла! Поспеши! Скоро станет слишком глубоко».

Игнорировать мамин голос все равно что игнорировать потребность дышать.

«Абриелла. Пожалуйста, дай мне руку».

Я знаю, что если поверну голову, то увижу ее. Я знаю, что если протяну ей свои связанные руки, она развяжет их и прижмет меня к себе. Я снова посмотрю ей в глаза. Все будет хорошо.

Я не могу не колебаться. Ноги отказываются двигаться.

Это не она. Моя мама мертва.

Я крепко зажмуриваюсь, отгораживаясь от песни слуа.

– Бри! Сюда!

Голос Себастьяна так близко.

Но он ли это – или это слуа заставляют меня думать, что он пришел?

– Бри, позволь тебе помочь.

Я хочу еще раз увидеть лицо мамы. Когда я поворачиваюсь, я вижу ее прекрасную улыбку и ее добрые глаза – а потом на нее обрушивается волна и ее уносит под воду.

– Мама! – кричу я, ныряя за ней.

Руки цепляются за мои ноги, тянут меня под воду, но я борюсь с ними и плыву к ней. Каштановые волосы моей матери развеваются вокруг нее в воде, и ее глаза закрываются.

Нет.

Зубы, острые, как лезвия бритвы, впиваются в мои ноги, руки, вонзаются мне в живот, оттаскивая меня от нее. Я борюсь с ними из последних сил.

* * *

– Абриелла, дыши!

Я заставляю себя открыть глаза и вижу лицо Себастьяна, освещенное утренним светом, льющимся в святилище храма. Он склоняется надо мной, и в его прекрасных глазах цвета морской волны читается беспокойство.

– Я знала, что ты придешь, – шепчу я, но я просто не в состоянии держать глаза открытыми. Затем мягкий ветер поднимает меня с земли, и я оказываюсь в его объятиях. Меня уносят прочь от храма, везут к подножию горы.

– Я всегда буду приходить, – шепчет Себастьян.

* * *

Я слышу нечеткие голоса. Отчаянные просьбы Себастьяна и низкий голос, который, как я почему-то знаю, принадлежит целителю.

– Я больше ничего не могу сделать, – говорит целитель. – Ее организм полностью отравлен токсином, любые попытки активного лечения усиливают его действие.

– Ей больно, – хрипит он.

– Мы можем только ждать. Ей нужен покой. Нужно быть дома. Пусть с ней рядом будет все, из чего она естественным образом черпает силу. Отнесите ее на крышу и дайте ей отдохнуть под звездами.

– Мы суженые, – говорит он. – Разве я не могу что-нибудь сделать? Разве она не может как-то взять силы у меня?

– Узы не работают как привязанность. Вам это известно, принц Ронан.

Кто-то сгребает меня в объятья, и мое тело ноет от боли.

– Прости, – говорит он. – Прости меня, Абриелла. Я знаю, что делать.

А потом я становлюсь невесомой, как будто покидаю свою телесную оболочку. И это такое облегчение, даже несмотря на то что я пытаюсь с этим бороться. Мне нужно быть в своем теле. Я боюсь, что если я оставлю его, я уже туда не вернусь. Если я отключусь от физической боли, я не найду в себе мужества вернуться.

Рывком я возвращаюсь обратно в свое тело и чувствую, как сжимающие меня руки становятся тверже, чувствую, как Себастьян спотыкается.

– Спасибо, – бормочет Себастьян, а затем я слышу, как гоблин благодарит его за оплату.

– Что случилось? – Голос Финна.

– Я нашел ее возле храма в Гоблинских горах. Другие были мертвы, а она была такой – как будто какое-то существо пыталось разорвать ее на части.

– Прета, пошли за моим целителем.