Эти удивительные звезды

Этот день всегда вызывал у Лены ощущение новизны. Казалось, назавтра опять крутой поворот, за которым опять начинается неизведанное, и впереди еще много, астрономически много, таких поворотов. Так было в школе, в университете, в аспирантуре, так, в силу инерции, продолжалось и на работе.

Сегодня знакомое чувство ожидания не приходило. Все представлялось будничным, серым. Повороты кончились, впереди было пусто.

А последний опыт? — попытался встряхнуть себя Маленький. Вот именно, что последний…

Недаром у англичан имеется особое время — презент континиус — продолжающееся настоящее…

Сейчас он идет в стационар, и пойдет туда завтра, и послезавтра, и каждый день, пока… Пока комбинация витаминов, продлевающая его настоящее, не превратится в прутик, перешибающий железный лом….И в дом превратится он сам. Дима представил себя лежащим под натянутым одеялом, из-под которого будут обязательно торчать носки. От этой мысли его передернуло.

— Бюрократы, как будто нельзя шить одеяла разных размеров, — вслух возмутился Дима, входя в амбулаторию.

— Тсс… — молоденькая медсестра указывала на перегородку. Оттуда доносился ровный голос Белинского.

— Совещание? — шепотом спросил Дима.

— Практиканты опять, надоели… — Она рефлекторно поправила косынку и быстро взглянула на Диму.

Но он прислушивался к Белинскому и противоречия между репликой «надоели» и поправленной косынкой не заметил.

— В нашей клинике все случаи — с поздней диагностикой, исключающей радикальное лечение. Поэтому мы вынуждены проводить паллиативное лечение — продлеваем жизнь больного и делаем ее по возможности терпимой. Использование новейших препаратов, с которыми вы ознакомитесь, позволяет не только обезболивать наиболее мучительный период заболевания, но и в ряде случаев даже возвращать на более или менее длительное время работоспособность.

— Лично я предпочел бы быстрый конец, чем медленное ожидание неизбежного, — запальчиво вставил кто-то из студентов, — это, по крайней мере, честнее и гуманней.

Наступила пауза. Дима очень ясно представил себе, как Белинский снял очки и близоруко щурится на выскочку.

— Сейчас он его испепелит, — подмигнул Дима сестре.

Но взрыва не последовало, Белинский ответил очень тихо:

— В роли врача вы имеете право предпочитать только одно: лишний год, месяц, день, минуту. Слышите, даже минуту… И вы обязаны не кривя душой, а именно честно верить до этой самой последней минуты, верить сильнее самого больного. Иначе — не берите диплом, и это будет вашим самым гуманным поступком.

— Передайте патрону, что даже я не сказал бы лучше, — довольно прошептал Дима, раскатывая рукав.

— Вы когда-нибудь задумывались над загадкой спонтанного, самопроизвольного рассасывания опухолей, даже в самых безнадежных случаях рака? — неожиданно спросил Креймер, едва Дима вошел.

— Я слышал об этих уникумах от Белинского. Время от времени он начинает ими просто бредить, — ответил Маленький. — Но у этого бреда обязательно должна существовать какая-то закономерность. Факты самоизлечения не случайны. Пусть очень редкие, но зато убедительные победы организма доказывают, что бредом является как раз мнение о присущей раку необратимости.

Креймер вовремя заметил в глазах Димы тоску и перешел от менторских рассуждений к делу.

— Эффектно! — выслушав, сказал Дима. — Но ведь мы уже пробовали нечто подобное.

— Пробовали, — согласился Креймер, — опять-таки слишком крупнокалиберно.

— Конечно, гораздо лучше ограничиться одним, единственно нужным элементом, но как отыскать иголку в стоге сена?

Май

Нина, еще не открывая глаз, почувствовала, что на нее смотрят.

Старуха сидит рядом и, кажется, молится. Теплая ладонь гладит тонкую Нинину руку…

…Старуха пришла в самую слякоть. Она долго шаркала ботами по половице, а с зонтика, пока Нина не догадалась взять его, текла вода. Молчание продолжалось и в комнате.

Старуха, не скрывая, разглядывала Нину.

— Вы любите моего сына? — вдруг спросила она.

Наверно очень смешно, когда мать сорокалетнего мужчины приходит выяснять такой вопрос.

Нина расплакалась.

Когда старуха узнала все, морщины на ее лице затвердели.

Каждый шаг сюда отдавался болью. Она шла, отбросив гордость, накопленные годами убеждения, шла, крепко, как знамя, стиснув зонтик. Она подготовила себя ко всему… Оказывается, не ко всему.

— Вы не должны избегать его, — наконец сказала мать.

…Старуха вздыхает и тут же вздрагивает: заметила, что Нина проснулась. Она строго поджимает губы, говорит:

— Ты во сне кричала, и я пришла.

— А наяву мне хорошо. — Темно-карие глаза светлеют, будто кофе разбавили молоком.

Старуха любит, когда Нина улыбается.

Но стоило Нине остаться одной, как улыбка исчезла.

Еще полгода назад она не поверила бы, что сможет ежедневно спать днем по три-четыре часа. Теперь это — необходимость.