Эти удивительные звезды

Сейчас идут уроки второй смены. Звонок, ребячий гомон, учительская — и опять притихший класс. Как любила Нина эту тишину пораженного воображения, в которой умирал Болконский, трубил в рог Руслан, мчались в Сибирь русские женщины, полз по жизни Иудушка Головлев, метался среди масок Арбенин, пожирал осетра Собакевич, гремел гром над Катериной… Как бывала счастлива она после таких уроков с ожившей тишиной!

Из ванны, булькая, вытекала вода. Из схваченного кафелем зеркала на Нину смотрела темноглазая блондинка с блеклыми сосками грудей, не знавших материнства, узкими покатыми плечами, едва намеченными округлостями живота и бедер — вся какая-то ненастоящая, как кипарисы в институтском городке. И ненастоящим было пребывание этой женщины среди реальных людей, предметов, звуков.

На журнальном столике стакан с апельсиновым соком.

Это для нее. Апельсины в мае так же нелепы, как ее теперешняя жизнь с «мертвым часом», с усталостью после самой кратковременной прогулки. Апельсины в мае — это для нее.

Час или два просидела она в кресле? Может быть, и больше, гардины на балконных дверях совсем потемнели.

На лестнице шаги. Наконец-то. Их еле слышно, но она еще ни разу не ошиблась.

Илья Борисович вдавливает кнопку звонка со смешанным чувством радости и страха. Он знает, сейчас откроется дверь, и будет Нина. Он уверен в этом. И каждый раз одна и та же бредовая мысль: откроется дверь, а Нины не будет и никогда не было, и…

Они долго стоят обнявшись.

— Как ты сегодня? — спрашивает Креймер.

— Хорошо.

Она не кривит душой. Теперь, когда он рядом, все пережитое за день лишь маячит в сознании полузабытым сном.

— Ты мог бы прийти пораньше, — ворчит старуха, накрывая на стол.

— А что сегодня у тебя? — спрашивает Нина, радостно отмечая, что Илья с нетерпением ждал этого вопроса. Все-таки удалось отучить его думать о ней, как о тяжелобольной, с которой нельзя говорить, не взвесив предварительно последствий откровенности. А ей хотелось быть для него кем угодно, только не пациенткой.

— Опухоли у Боба совсем не прощупываются.

«Выходит, опять неудача? Чем же он доволен?» — думает Нина.

Илья Борисович понял ее недоумение, улыбнулся:

— В науке иногда, как в детективе, уважаемый филолог. Если загадки начинают громоздиться, нарушая всякую логику, — конец на следующей странице.

Диме Маленькому совсем не до шуток. Самой большой загадкой для него сделался собственный организм. Боли исчезли вернулся студенческий аппетит и… вообще какая-то чертовщина…

Перечитав записанное, Дима захлопнул черную тетрадь.

В деловитом изложении все это выглядит очень бледно. Записать бы прямо: «Я испытываю такое чувство, будто кто-то за шиворот вытащил меня из гроба и послал в киоск за газетами».

Уже поздно. Ехать домой не на чем, и все равно сегодня не заснуть.

Дима накидывает плащ. Ему захотелось еще раз взглянуть на Боба.

В дежурке он с удовольствием, вслух читает последнюю запись в «истории болезни»: «температура — 37, роэ — норма, резко увеличен апптетит».

— Боюсь, ваша обезьяна скоро поужинает мною, — шутит ветеринар.

— И получит премию за рациональное сокращение штатов, — острит Маленький.

Боб гортанно приветствует его появление.

— Допустим, — ответил Дима, пожимая шершавую, как наждак, ладонь.

— Вот что, друг мой волосатый, нам с тобой здорово повезло. Это факт. Иначе плакали по нас джунгли.

Боб шлепнулся на спину, задрыгал всеми четырьмя.

— Тебе не верится? Мне тоже. Ну, ну, не очень расходись. Обезьянья старость с внучатами нам еще не обеспечена. Окончательно я узнаю об этом в Москве.

Дима закурил, и Боб, морщась, отковылял в угол.

— А главное, из вашей хоп-компании уже давно не получается двуногих. Как ни оскорбительно для тебя, но мне приходится иметь в виду и это. — Дима поймал брошенный в него финик и подумал, что ему все-таки очень хочется дожить до этой самой обезьяньей старости.

Утром Креймер, не раздеваясь и словно продолжая начатый разговор, коротко бросил:

— A теперь в виварий.

Сперва занялись животными группы «А». Бог одну за другой производил операции. Лаборанты едва успевали сортировать полученный биопсический материал. Дима тут же готовил штаммы для электронно-микроскопических исследований.

Наконец, Креймер сделал паузу, смахнул со лба капельки пота.

— Как видите, у всех особей, подвергнутых канцерогенному облучению с последующим введением активатора, образовались опухоли с локализацией в пораженных тканях.

— Если случай с Джеммой — закономерность, эти новообразования не должны быть злокачественными, — подхватил Дима.

— А вы еще сомневаетесь в этом?

Маленький пропустил насмешку мимо ушей. Ему не терпелось высказать мысль, целиком захватившую его.

— Тогда в группе «А плюс лучевой агент» могут вообще отсутствовать опухоли… Вообще…

Димэ, ошалело улыбаясь, взглянул на Креймера.

— Продолжим… — строго сказал Бог.

Белинский задержался у температурного листа, через плечо спросил у старшей сестры:

— Новенькая?

В это время вошел Краймер. Он слышал вопрос и, буквально оттерев коллегу плечом, загородил пациентку.