Этичный убийца

Впрочем, это не имело никакого значения: по-видимому, мне все равно вскоре предстояло погибнуть. Эту возможность я воспринял с относительным спокойствием, хотя «спокойствие» в данном случае, пожалуй, было не совсем правильным словом: скорее это было смирение. Я мысленно взвесил все возможные варианты развязки: Доу меня арестует, станет допрашивать, отвезет к Игроку, будет пытать, отпустит, — но нет, всякий раз я неизбежно приходил к одному и тому же заключению: скорее всего Доу меня попросту убьет. Разумеется, с его стороны это было бы не самым мудрым поступком: все-таки Эми Томс за мной присматривала, да и за Доу тоже. Но если Доу убьет меня, а тело спрячет, все подумают, что я просто уехал. В любом случае ведь именно так я и собирался поступить. А если тело не найдут, то никто ни в чем не сможет обвинить Доу.

И все-таки я не пытался себя обмануть, убедить в том, что все будет в порядке. Я и не верил, что все может быть в порядке. Наоборот, я был уверен, что все будет очень плохо, но испытывал какое-то странное спокойствие. Должно быть, так чувствует себя солдат, который знает, что отправляется в свою последнюю битву, или летчик, который знает, что его подбили и через несколько секунд он разобьется вместе с самолетом. Да, это была катастрофа.

Доу направился прямиком к свиноферме; впрочем, я этого и ожидал. Он остановил машину за свинарником — там, где ее обнаружила бы только очень дотошная спасательная экспедиция. Затем открыл заднюю дверцу и подтолкнул меня, по-прежнему не надевая наручников, в сторону склада, где содержались свиньи. Я подумал, что, возможно, мне стоит броситься наутек, ведь я уже однажды сбежал от Доу; к тому же по его походке было видно, что передвигаться ему нелегко: он шел медленно и осторожно, широко расставляя ноги. Но вокруг было слишком много открытого пространства, и поблизости никого, кто мог бы увидеть, что я пытаюсь сбежать, или услышать мои крики: так что если Доу захочет меня застрелить, ему это не составит никакого труда. Будь на моем месте кто-нибудь похрабрее, он наверняка оказал бы сопротивление, но я знал, что ни к чему хорошему это не приведет: любая моя попытка потягаться с Доу будет выглядеть смехотворно, поэтому я послушно шел вперед, подталкиваемый тычками в спину, надеясь на случай и на счастливую развязку и стараясь хоть как-то себя успокоить.

Доу достал из кармана связку ключей и вставил один из них в скважину висячего замка. Когда дверь отворилась, нам в лицо ударила волна жаркого и вонючего воздуха. Я поморщился, но лицо Доу осталось неподвижным: похоже, для него это было дело привычное. Может быть, он даже ничего не замечал. Доу втолкнул меня в хлев и погнал дальше по узким проходам между загонами. Я уже был здесь и видел все это, но теперь, в тусклом свете ламп, свисающих с потолка, вслушиваясь в глухое, полное отчаяния хрюканье, доносившееся со всех сторон, испытал невыразимо острое чувство жалости, — возможно, это была идентификация. Я почувствовал себя в таком же положении, как и эти несчастные животные. Свиньи шарахались от нас прочь, и движения их казались прерывистыми в мерцающем электрическом свете, разрываемом взмахами лопастей изможденного вентилятора.

Ближе к центру помещения, посреди одного из загонов стоял деревянный стул, какие можно найти в старых школьных зданиях, где мебель не выбрасывалась годов с пятидесятых. Я видел такие стулья в собственной школе: они казались нелепым анахронизмом среди гибридов, составленных из пластика и металла, — как одинокие чужаки, как неандертальцы среди кроманьонцев.

Доу открыл ворота загона, втолкнул меня внутрь и запер. Было в этой ситуации что-то комичное: калитка не достигала и полутора метров в высоту, так что перелезть через нее не составило бы мне никакого труда — серьезную преграду она могла представлять только для свиней. Меня это почему-то разозлило: можно было подумать, что со мной справиться ничуть не труднее, чем со свиньями.

— Отлично, — сказал Доу. — Думаю, пока что ты от меня никуда не денешься, так что самое время немного поболтать.

— Отличная мысль, — согласился я.

Голос мой слегка подрагивал, но, учитывая обстоятельства, думаю, я держался очень неплохо. В этом даже было какое-то особое удовольствие: мне было приятно чувствовать, что я держусь мужественно, едва ли не развязно. Я понял, почему люди так поступают.

Мгновение Доу изучающе меня разглядывал.

— Думаю, мне не нужно тебе объяснять, чего я хочу: ты и сам это прекрасно знаешь. Я хочу знать, куда делись мои деньги.

— Да, я догадался, что вы спросите об этом, — ответил я.

— Да уж, я думаю. И что скажешь?

— Я не знаю, где они. — И я покачал головой.