Профессор. Да, Изабелла, и среди нас сегодня существует множество каинов, убивающих своих братьев не то что из-за меньшего повода, чем был у Каина, но и без всякого повода. И, однако, они не думают, что поступают дурно. Иногда дело принимает другой оборот, как, например, в Америке в последние годы, где вы видите Авеля, смело убивающего Каина и не думающего, что он делает зло. Главная трудность в том, чтобы раскрыть людям глаза. Затронуть их чувства и сокрушить сердца легко, куда труднее сокрушить их разум. А не все ли равно, измените ли вы их или нет, если они останутся тупыми? Не можете же вы быть постоянно у них под рукой и подсказывать им, что справедливо и что нет; сами же они будут поступать так же, как и прежде, а пожалуй, и хуже. Благими намерениями вымощена дорога, – вы знаете куда, дети. Не само это место вымощено ими, как часто говорят люди, потому что нельзя вымостить бездонную пропасть, а можно именно дорогу, ведущую к ней.
Мэй. Но если люди поступают так, как по их понятиям следует поступать, они, конечно, правы?
Профессор. Нет, Мэй, добро всегда добро и зло всегда зло. Только безумец, совершая неправду, убеждает себя, что действовал с благими намерениями. Но зато и Библия сильнее прочих корит безумцев. Они, преимущественно и главным образом, отрицают Бога тем, что признают общественное мнение всегда правым, а веления Бога – не имеющими особенно важного значения.
Мэй. Но никто ведь не может всегда знать, где правда?
Профессор. Вы всегда можете знать это применительно к сегодняшнему дню, и если поступаете, сообразуясь с тем, что считаете сегодня правдой, то завтра она раскроется вам полнее и яснее. Вот вы, например, дети, находитесь в школе и должны обучаться французскому языку, арифметике, музыке и многим другим предметам. В этом ваша правда и право в настоящее время; наша же правда, или право ваших учителей, состоит в наблюдении за тем, чтобы ваша учеба была организована как можно лучше, без ущерба для обеда, сна и игр, и чтобы то, чему вы учитесь, вы запомнили хорошо. Вы все знаете, когда учитесь охотно, а когда толчете воду в ступе. Надеюсь, у вас не бывает никаких сомнений на этот счет?
Виолетта. Не бывает. А что если у кого-нибудь из нас возникнет желание прочитать какую-нибудь интересную книжку, вместо того чтобы учить уроки?
Профессор. Вы спрашиваете несерьезно, не так ли, Виолетта? Ведь тогда вам предстоит твердо решить, желаете вы совершить дурное или нет.
Мэри. Но сколько трудностей может выпасть в жизни, как бы человек ни старался узнать, в чем правда, и сколько бы он ни пытался жить хорошо.
Профессор. Вы слишком разумная девушка, Мэри, чтобы испытывать подобные затруднения, как бы ни складывалась жизнь. Большая часть затруднений у молодых женщин происходит от того, что они влюбляются в людей недостойных; так пусть же юные леди не спешат влюбляться, пока не узнают человека.
Дора. А сколько тысяч годового дохода должен он иметь?
Профессор (не удостаивая ответа). Конечно, немало есть превратностей судьбы, когда человек должен заботиться о себе и мучительно искать разумное решение. Но и тут нет серьезных сомнений относительно пути, только идти по нему, может быть, придется медленно.
Мэри. Ну а если авторитетная для вас личность принуждает вас жить не по правде?
Профессор. Дорогая моя, никого нельзя принудить делать зло, так как преступность в воле, в том, что делается по свободному выбору. Но вы можете быть принуждены когда-нибудь совершить роковой поступок, как и принять яд. И, как ни странно, по закону природы, несчастны в этих случаях бываете вы, а не тот, кто дал вам отраву. Странный закон, но это закон. Природа наблюдает только неизбежность результатов действия мышьяка. Ее никогда не волнует вопрос, кто вам дал его. Так и вы можете быть доведены до нравственной или физической смерти преступлением других людей. Вот все вы, здесь присутствующие, славные девочки, но неужели вы думаете, что ваша доброта – это ваша заслуга? Неужели вы воображаете, что вы милы и симпатичны, потому что от природы наделены более ангельскими свойствами, чем те дикие девочки с диким взглядом, которые играют в пыли на улицах наших городов и которым со временем предстоит пополнить тюрьмы? Одному небу известно, где в Последний день будут стоять они и где мы, бросившие их на улицу. Но главный вопрос на Страшном суде, я полагаю, будет для всех нас один: «Сохранили ли вы чистое сердце от начала до конца вашей жизни»? На вопрос: «Чем вы были?» – могут ответить другие, но на вопрос: «Чем вы старались быть?» – должны ответить вы сами. Ответьте же, были ли ваши сердца чисты и правдивы? Мы вернулись к грустному вопросу, Люцилла, обсуждение которого я отложил. Вы бы не решились сказать, что ваше сердце было чисто и правдиво, не так ли?
Люцилла. Вы правы, сэр.
