Египет. Да, но мы ничего не поняли, как вам известно, а между тем желаем понять.
Профессор. Что же я вначале сказал?
Дора. Что первая добродетель девушек состоит в желании ездить на балы.
Профессор. Я не говорил ничего подобного.
Джесси. «Постоянное желание танцевать», сказали вы.
Профессор. Да, и это правда. Их первая добродетель – быть невероятно счастливыми, до того счастливыми, чтобы не знать, что им делать от счастья, – чтобы им хотелось танцевать, а не ходить. Припомните: «Ни один поток со скалистых ущелий не рассыпался такими веселыми брызгами. Она казалась счастливой, как волна, весело бегущая по морю»[21].
Девушка всегда должна быть такой, и тогда она сможет держаться правильного пути.
Виолетта. Но, конечно, она должна быть и грустна иногда?
Профессор. Да, Виолетта. А порой и ленива, и глупа, и даже зла. Все это, конечно, неизбежно, но только во всем таком всегда виноваты или сами мы, или кто-нибудь другой. Ничто хуже не может характеризовать нацию, как то, что ее молодые девушки печальны и изнурены.
Мэй. Уверяю вас, многие добрые люди против танцев.
Профессор. Да, Мэй. Но из этого не следует, что люди эти так же разумны, как и добры. Мне кажется, что они даже воображают, будто пророку Иеремии доставляло больше отрады изливаться в плаче о своем народе, чем предаваться тем радостным пророчествам, мимо которых обыкновенно спешат пройти, чтобы поскорее добраться до стиха, где Рахиль оплакивает своих детей, между тем как пропущенный стих и является главным: «Тогда девица будет веселиться в хороводе, и юноши и старцы вместе; и изменю печаль их на радость, и утешу их».
Девочки принимают серьезный вид, но выглядят вполне довольными.
Мэри. Теперь они понимают. Но вы, может быть, забыли, что сказали потом?
Профессор. Нет, я ведь не совсем спал, а только наполовину. Я сказал, что их вторая добродетель – умение одеваться.
Мэри. Так! Но что вы имели в виду?
Профессор. А что вы под этим понимаете?
Мэри. Носить красивые платья.
Профессор. О, вовсе нет. Я подразумевал умение носить простые платья.
Мэри. Но, надеюсь, девочки не так понимают слово «одеваться».
Профессор. Это не моя вина. Если они под словом «одеваться» понимают покупку нарядов, то, может быть, они и под словом «рисовать» понимают покупку картин. Я же, когда они мне говорят, что умеют рисовать, понимаю, что они могут нарисовать картину; а когда они мне говорят, что умеют одеться, понимаю, что они могут сшить платье и – что так же трудно – носить его.
Дора. Относительно шитья я не уверена. Что же касается умения носить платья, то мы все умеем быстро снашивать их.
Египет (на ухо Профессору). Право, я очень искусно починила порвавшиеся оборки, посмотрите, пожалуйста!
Профессор (на ухо Египет). Прекрасно, не смущайтесь. (Вслух Доре.) В этом я не сомневаюсь. Однако, знаете, умение быстро снашивать одежду – всего лишь медленный, но верный способ остаться неодетой.
Дора. В таком случае нам всем надо научиться шить наряды, не так ли?
Профессор. Да, и всегда красиво одеваться, но не изящно, если в том нет особой надобности; при случае же и изящно, и прекрасно. Вам следует также одевать как можно больше людей и научить их одеваться, если они этого не умеют делать. В каждой дурно одетой женщине и в каждом дурно одетом ребенке вы должны видеть свое личное бесчестие и так или иначе добиваться того, чтобы все были нарядны, как прекрасные птицы.
Молчание. Девочки громко сопят.
Профессор (видя, что глаза детей начинают выражать несогласие). Не говорите, что вы не можете этого делать! Нет, вы можете, в этом ваше назначение. Вы должны также убирать дом и сад, делать еще кое-что, кроме, конечно, пения, танцев, как я уже сказал, и еще одной вещи.
Дора. Надеюсь, речь идет о нашей третьей и последней добродетели?
Профессор. Да, по Виолеттиной системе тройственности.
Дора. Хорошо, мы слушаем. Что же это такое?
Профессор. Готовка.
Дора. О, это главное, действительно! Если бы только Беатриче была здесь со своими семью служанками, она увидела бы, какую прекрасную восьмую мы нашли для нее.
Мэри. А объяснение? Что подразумевается под умением готовить?