Этикет темной комнаты

И кроме того, есть множество фильмов, гораздо лучших фильмов, где похищенных ищут ФБР, и детективы, и тысячи следователей и полицейских, и в финальных сценах, когда все уже теряют надежду, их находят. Я выберусь отсюда. Обязательно.

Но мое сердце не желает успокаиваться.

– Эван? Блэр? – Смотрю в глаза совы. – Я все понял, о’кей? Вы победили.

Жду, что вспыхнет свет и, может, стены комнаты раздвинутся, как на съемочной площадке.

И продолжаю ждать.

Калеб вручает мне полотенце, кусок мыла и стопку сложенной одежды. Молча беру все это и отношу в ванную комнату. Кладу одежду в раковину, стягиваю с себя майку со «Звездными войнами», дизайнерские слаксы и трусы-боксеры и становлюсь под душ. В душевой тесно, как в гробу.

Когда я поворачиваю кран, вода из него вырывается мощными плевками, а потом едва капает, но моей коже очень приятно, и я стою так дольше, чем необходимо. Потом вытираюсь грубым полотенцем и перебираю одежду, которую дал мне Калеб: клетчатая фланелевая рубашка вроде тех, что носит он сам, синие джинсы – ненавижу джинсы – и запечатанный пакет с бельем. Сначала надеваю белье. Оно мне велико, а ткань колет кожу. Затем натягиваю джинсы. Они на размер меньше, чем нужно, и на колене у них дырка – и это не похоже на стилистический изыск.

Внезапно заподозрив неладное, хватаю из раковины фланелевую рубашку и внимательно изучаю ее. Протертые рукава, маленькая дырочка на воротнике, ветхая ткань. О боже, да это же ношеная одежда.

По телу бегут мурашки, бросаю рубашку на пол и быстро снимаю джинсы. Беру майку Люка и собираюсь надеть ее, но мне в нос ударяет сильный запах пота. Эту майку необходимо постирать. Да и слаксы заодно.

– Дэниэл? – Калеб три раза сильно стучит в дверь.

– Одну минуту. – Снова хватаю джинсы и рубашку. Они пахнут стиральным порошком. Таким же, каким пахнет Калеб. Но, по крайней мере, эта одежда чистая, а носить ее мне придется недолго. Прогнав из головы все мысли, быстро одеваюсь и выхожу из ванной.

Калеб кивает, будто ему нравится этот уродливый ансамбль и что я без возражений ложусь в постель.

Надев мне на ноги цепи, он подбирает с пола ванной грязные вещи.

– Эти штаны нужно отдать в чистку, – говорю я ему.

Он смотрит на меня немного ошарашенно.

– Они тебе больше не понадобятся.

– Хочешь сказать, что не вернешь их мне? – Мой вопрос звучит слегка сдавленно.

– Я дам тебе все нужное, – отвечает Калеб и выходит из комнаты.

Я нервничаю. В других обстоятельствах я выбросил бы свою одежду, учитывая ее плачевное состояние, но дело в том, что… других моих вещей здесь нет.

Калеб сидит в кресле, а я тем временем поглощаю кукурузные хлопья всех цветов радуги. Они сладкие и как-то странно действуют на мои чувства – это самое лучшее из того, что я здесь ел, и я до такой степени переполнен сахаром и взвинчен, что спрашиваю:

– Мы можем немного поговорить?

– Конечно. – Он улыбается, словно он мой друг.

– Знаю, тебе пришлось через многое пройти, а я не упрощаю тебе жизнь.

В его удивленных глазах появляется некое теплое чувство.

– Но я подумал… Почему бы нам не сесть в пикап и не поехать ко мне домой? Если вы с мамой поговорите, то мы сможем разобраться со всем этим. – Калеб сникает, и я тороплюсь высказаться: – Я… я понимаю, что ты не хочешь денег, но мы можем нанять армию детективов – лучших в мире, – чтобы они нашли настоящего Дэниэла.

– Но ты и есть настоящий Дэниэл.

– Выслушай меня, пожалуйста. Мои родители могут все уладить, но при условии, что ты выпустишь меня. Вспомни, каково тебе пришлось, когда пропал Дэниэл. Точно так же должны чувствовать себя и мои родители.

– Они украли тебя у меня!

– Но ты не можешь держать меня взаперти в этой маленькой комнате вечно. Я сойду с ума!

Крепко зажмурив глаза, пытаюсь подавить вспыхнувшее во мне отчаяние. Не знаю, как долго я смогу выносить все это. Если ты пытаешься привести доводы рассудка человеку, которого невозможно вразумить, то это сильно выматывает.

– Ты долдонишь одно и то же.

Мои глаза распахиваются.

– Ты слишком долго находился взаперти. И стал очень раздражительным.

– Я не раздражительный. Я просто…

– Дай мне несколько минут, хорошо?

И он оставляет меня одного, гадающего, а что бы все это значило. Я спрашивал его о поездке на пикапе, так, может, он хочет покатать меня на нем, чтобы я глотнул свежего воздуха.

Мое сердце колотится как сумасшедшее. Надежда – своего рода наркотик.

Дверная ручка поворачивается, и я крепко сжимаю губы, чтобы не выдать своего волнения. Калеб входит в комнату и высоко поднимает то, что держит в руках.

Это еще более длинная цепь.

Я почти что отрешенным взглядом смотрю, как он накидывает ее на железный прут спинки кровати и сжимает концы в кулаке. Потом отцепляет кольцо кандалов, прикрепленное опять же к спинке кровати, продевает его через два звена у него в руке и запирает. Моя лодыжка закована в цепь, прикованную к кровати.

Калеб с довольной улыбкой неторопливо идет к двери.

У меня в голове будто что-то тикает. Это чувство нарастает…

– Видишь? – Калеб показывает на полку. – Теперь ты сможешь дотянуться до всех твоих книжек и игрушек.