Этюд в багровых тонах

Во время этой беседы Джон Ферриер стоял на пороге, пылая негодованием и еле сдерживаясь – так хотелось ему угостить посетителей своим хлыстом.

– Ну вот что, – сказал он наконец, шагнув к ним, – когда моя дочь вас позовет, тогда и приходите, а пока я не желаю вас больше видеть.

Молодые мормоны воззрились на него в изумлении. В их глазах соперничество, в которое они вступили, претендуя на руку девушки, было высочайшей честью как для нее, так и для ее отца.

– Из этой комнаты два выхода, – продолжал Ферриер, – один через дверь, другой через окно. Какой вам больше нравится?

Его загорелое лицо было таким свирепым, а костлявые руки выглядели так угрожающе, что гости тут же вскочили на ноги и поспешили прочь. Старый фермер шел за ними по пятам до самой двери.

– Дайте мне знать, когда решите, кто из вас главнее, – язвительно сказал он.

– Ты за это поплатишься! – воскликнул Стенджерсон, побелев от гнева. – Ты бросил вызов Пророку и Совету Четырех и будешь жалеть об этом до конца своих дней!

– Длань Господня тяжела, – добавил молодой Дреббер. – Скоро она обрушится на тебя!

– А пока я обрушу на вас свою! – в ярости крикнул Ферриер и бросился бы на молодых мормонов, если бы выбежавшая на шум Люси не схватила его за руку и не повисла на ней. Прежде чем он успел вырваться, раздался стук лошадиных копыт, говорящий о том, что юноши уже вне пределов его досягаемости.

– Гнусные лицемеры! – воскликнул он, вытирая со лба пот. – Лучше мне увидеть тебя в могиле, дочка, чем замужем за любым из них.

– Я и сама лучше умру, папа, – мужественно ответила она. – Но Джефферсон скоро будет здесь.

– Да. Думаю, нам не придется долго ждать. И чем скорей он приедет, тем лучше, потому что мы не знаем, каким будет их следующий шаг.

И правда, если кто-то мог оказать стойкому фермеру и его приемной дочери помощь советом или делом, ему нельзя было терять время. Еще ни разу за всю историю местной общины власть старейшин не встречала столь откровенного сопротивления. Если даже мелкие оплошности наказывались чрезвычайно сурово, какая же судьба ждала настоящего мятежника? Ферриер знал, что его не спасут ни богатство, ни положение. Несколько человек, не менее состоятельных и известных, чем он, уже исчезли без всякого следа, а их имущество забрала Церковь. Храбрости ему было не занимать, но и его пробирала дрожь при мысли о смутной неведомой угрозе, которая над ним нависла. Любую явную опасность он встретил бы не дрогнув, но это ожидание действовало ему на нервы. Он скрывал от дочери свои страхи, делая вид, будто не принимает случившееся всерьез, однако Люси своим любящим взором ясно видела, насколько ему не по себе.

После стычки с молодыми мормонами он ждал от Янга какого-нибудь послания или предупреждения и не ошибся, хотя оно пришло в необычной форме. Проснувшись на следующий день, он, к своему удивлению, обнаружил маленький листок бумаги, пришпиленный к одеялу прямо у него на груди. Жирными, прыгающими печатными буквами на нем было выведено:

«НА ИСПРАВЛЕНИЕ ТЕБЕ ДАЕТСЯ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ, А ПОТОМ…»

Многоточие в конце фразы было страшнее любых слов. Джон Ферриер долго и тщетно гадал, как записка попала к нему в спальню, ибо слуги спали в пристройке, а все окна и двери он запер собственноручно. Он скомкал бумажку и ничего не сказал дочери, хотя в душе у него поселился холод. Двадцать девять дней – именно столько осталось от месяца, который отвел ему Янг. Какая сила и мужество потребны для борьбы с врагом, наделенным таким сверхъестественным могуществом? Та же рука, что приколола записку к одеялу, могла поразить его в сердце, и он никогда не узнал бы имени своего убийцы.

Еще большее потрясение ждало его на следующее утро. Они сели завтракать, и вдруг Люси с удивленным возгласом указала наверх. Посреди потолка было нацарапано – очевидно, обгорелой палкой – число 28. Дочь ничего не поняла, а отец воздержался от объяснений. Вечером он взял дробовик и уселся на страже. Он ничего не видел и не слышал, однако утром на двери обнаружились большие, намалеванные краской цифры 27.

День проходил за днем, а его незримые враги скрупулезно вели отсчет, каждое утро напоминая ему нарисованными где-нибудь на видном месте цифрами, сколько еще осталось от месяца данной им отсрочки. Иногда роковые числа возникали на стене, иногда на полу, иногда на маленьких плакатиках, прикрепленных к ограде или садовой калитке. При всей своей бдительности Джон Ферриер не мог определить, откуда берутся эти ежедневные предупреждения. Когда он замечал их, его охватывал почти сверхъестественный ужас. Он стал худым и беспокойным, а в глазах у него появилась обреченность, как у загнанного зверя. Ему помогало держаться лишь одно – надежда на возвращение из Невады молодого охотника.