Этюд В Бордовых Тонах

Я, поразмыслив немного, согласился на это предложение, так как изнывать от безделья не хотел, но считал, что подобной работой мнение окружающих меня людей о себе не испорчу, хотя в этом был не до конца прав, так как уже через несколько дней пребывания в больнице услышал, как какой-то ЗЭК с ехидцей говорил своему товарищу о том, что в тюряге появился козырный фуфел, который, вроде бы, ссучился, став “стахановцем”, и следует для порядка устроить ему темную, сунув хлеборезкой в парашу!

Мне, наверное, немного помогло то, что этот разговор я услышал прямым текстом, так что никаких сомнений  в том, что вскоре я должен буду испытать по вине длинного языка “коллеги” не было, а потому я тщательно приготовился к нападению на меня, нося с собой приобретенные по случаю у одного из охранников нунчаки - две палки, соединенные цепью, которые в таких умелых руках, как мои,  становились страшным оружием.

     Итак, теплым июньским вечером, когда я до изнеможения назагорался на досках, когда-то давно сложенных и забытых за площадкой для вязания сетей, и вернулся в больничный блок, ко мне подошел какой-то штымп, видимо “шестерка” при  авторитете, и сказал, что меня ждут на толковище в месте, где обычно проходили те или иные разборки с нерадивыми ЗЭКами, не выполняющими основные требования кодекса поведения, что могло привести к печальным последствиям для них.

         Я, молча, кивнул головой в знак согласия, продолжая лежать на койке, не подавая вида что взволнован, а когда “шестерка” вышел из комнаты, неспешно поднялся, засунул нунчаки себе за пазуху и направился на толковище с обнаглевшими ублюдками, решившими потревожить меня.

         Ведь я привык в колонии, что ко мне все вокруг относились уважительно, но забыл почему-то,   что все это происходило в присутствии “Буллита” и что здесь не колония, а тюряга со своими приколами.

         Передо мной  на толковище предстали три человека, одного из которых я вспомнил по разговору, но двое  других мне были неизвестны.

     Один из этих двух был похож на громилу с огромными кулаками и густой растительностью на груди, а второй казался благообразным интеллигентом, причем у него на кончик носа было надето  довольно-таки  допотопное пенсне, в котором он напоминал мне ювелира.

- Так почему, претендуя на отношение к себе, как к авторитету, Вы ведете себя неподобающим образом, молодой человек? - скрипучим, как ржавая телега, поинтересовался у меня “Ювелир”, у которого, как мне стало известно позже, оказалось именно такое погоняло, как я и подумал.

- Ни на что я не претендую, так что оставьте меня в покое, пока я кому-нибудь шею не свернул! - нагло ответил я, считая разговор законченным.

- А ну-ка, “Гном”, научи парнишку отвечать за отсутствие уважения к старшим! - просипел “Ювелир” голосом “Сиплого” из известного революционного произведения “Оптимистическая трагедия”, который мы изучали в школе, и я решил, что он болен сифилисом, а потому, ухмыльнувшись, заметил, якобы с соболезнованием:

- Вам нельзя волноваться, батенька! Ведь венерические заболевания, такие, как сифилис, приводят к размягчению мозга, как это случилось с вождем революции, - имея в виду слухи  причине смерти Владимира Ильича...

- Давай, “Гном”, не тяни, - заскрежетал фальцетом “Ювелир”, не выдержав оскорбления, - нарисуй на роже пай-мальчика розочку!

         Громила сделал резкое движение ко мне, и я увидел в его огромной руке еле заметную опасную бритву, которой он собирался меня изуродовать.

     Толковище могло привести к необратимым последствиям, а потому мне нужно было срочно принять предупредительные меры, так что я мгновенно сделал шаг “”Гному” навстречу и, выхватив из-за пазухи нунчаки, ударил палками с размаху по его жуткой физиономии, а затем, накинув связывающую их цепь на его шею, зажал ее, как в тиски, между двух палок, сворачивая на сторону, чем вызвал сильнейший болевой шок и заставил громилу выпустить лезвие бритвы  из рук.

Затем, выдержав некоторое время, я отпустил “Гнома“, и он сел н пол, приходя в себя после удушающего приема, а “Ювелир”, удивленно посмотрев на меня, просипел:

- Да, наверно не зря легенды о тебе ходят! Ты и вправду закоренелый убийца со смазливым лицом, а потому , пользуясь своими правами, нарекаю тебя погонялом “Красавчик”.

Только с сегодняшнего дня ты будешь вести себя подобающим образом, а не плести сети, как затрапезный “мужик”. И не позорь воровскую касту, а то лишишься своего очарования, как и яиц, без предупреждения! Тебе понятно?

И я, соглашаясь с ним, кивнул, так как понял,  что игры закончились, а передо мной находится жестокий и крайне опасный “вор в законе” с погонялом “Ювелир”, о котором в преступном мире уже сложили легенды и который олицетворяет Закон в херсонской тюрьме.

Ведь  несмотря на блеклый вид, на его счету числилось больше десяти трупов вожаков конкурирующих банд!