Этюд в черных тонах

Голос и я, мы объединили наши усилия в этом нечетком мире, похожем на окно зимой. Но сильно утруждаться не пришлось. Мистер Икс почти ничего не весил. Тело его было эфемерным, ничтожным. Его могло бы и не быть, и мы бы ничего не заметили, мелькнула у меня мысль.

Но я сыграла эту пантомиму. Боже мой, я все это проделала. Я несла его со всей возможной заботой и бережностью, несла эту хрупкую человеческую филигрань со всеми предосторожностями, а потом медленно уложила на простыни.

— Что с ним могло случиться? — твердил глупый голос рядом со мной. — Вы чувствуете пульс?

— Позовите доктора Понсонби, — выдохнула я. Мои пальцы на его шее не рождали никакого эха. Внутри у него не было ни звука. — Позо… Позовите…

Я расстегнула его пижаму и приложила ухо к груди. Музыка наверняка звучала, вот только я ее не слышала. Дефект был во мне. Я была глуха к его крошечной музыке. Теперь я это понимала. Давай, музыка, давай! Я схватила его за ноги и подняла ступни над головой. Потом прижалась губами к его пересохшим губам. Я открыла ему рот и вдохнула воздух жизни. Моя жизнь входила в его мертвый рот. Я решила, что либо умру сама, либо передам ему это — чем бы оно ни было — неощутимое, невидимое, то, что заставляет меня двигаться и вибрировать, мою скрипку, мою бесценную скрипку жизни, чтобы она стала его скрипкой.

Голос вернулся, с ним пришли другие голоса. Не знаю, сколько их было, — я ни на кого не смотрела. Что они говорили, я тоже не помню. Слуха мне хватало только на молчание его тела, осязания — на недвижность его артерий. Но в конце концов один голос ко мне пробился. Этот голос как будто дергал меня, вытягивал меня изнутри, из темноты, в которую я погрузилась, к миру света. Единственный голос, обладающий такой властью, не считая его собственного голоса.

— Мисс Мак-Кари, пожалуйста, отойдите.

Доктор Дойл мягко держал меня за плечи, я потрясла головой — «не отойду». Почему это я должна отойти? Я не могла. Я не могла уйти без него.

— Энн… — теперь говорила сестра Брэддок. — Пожалуйста, позвольте доктору…

— Энни… — Это Сьюзи подвывала рядом с Брэддок.

— Мисс Мак-Кари…

От меня как будто хотели отделаться. Это было больно.

Дойл, тяжело дыша, склонился над телом. Вот он, мой мир: темный пиджак молодого доктора, его швы и складки. А за ними — побелевшее, потерянное лицо священника, чье имя я успела позабыть.

— Как давно он в таком состоянии? — спросил Дойл.

Мы со священником заговорили почти одновременно. Ответить было несложно: все началось не больше минуты назад. Или, может быть, пятнадцати, или десяти, или меньше. Дойл ничего не отвечал. Он слушал. Он был молодой профессионал. И я его обожала. Я отдала ему всю свою любовь, всю свою силу.

Дойл попросил фонендоскоп доктора Понсонби. Мэри Брэддок бросилась в кабинет главного врача.

— К счастью, мне пришлось подождать, пока мистер Уидон не выправит мне нужные бумаги, — пояснил Дойл.

Я наблюдала за происходящим, ни в чем не участвуя. Я наблюдала за трагедией. Каждое движение, свершавшееся на моих глазах, было огромным, незабываемым. Я слышала тиканье — не знаю, откуда оно исходило, — и разговор двух персонажей, врача и священника, как будто отрепетированный заранее. — Как это случилось? — Вы сказали, тошнило? — Да, ведь правда, мисс?.. — Но… он жив?

— Он жив, — четко ответил Дойл, и в руках у него был фонендоскоп, и время как будто скакнуло вперед, без остановок. — Но он в агонии.

— А если в больницу? — робко предложил мужчина в одежде священника.

Дойл снова слушал пульс, потом он качал головой — в одну сторону, в другую сторону. Потом была пауза, потом он встал. Я пристально изучала взглядом одну точку на полу. Я не могла понять, откуда там взялся этот предмет: маленькая конская головка из дерева.

— Нужно вызвать доктора, — сказал Дойл.

— Он живет за городом, — сказала Мэри Брэддок. — На Норт-роуд. Но мы не можем покинуть Кларендон. Мы отвечаем за всех пациентов, а сейчас нас всего…

— Я не сдвинусь с места, — объявила я со всей определенностью.

— Не беспокойтесь, поеду я, — решил Дойл. — Святой отец, я вас подвезу. Вы же со мной?

— Я… Нет… Полагаю, что нет… — ответил священник (Филпоттс, теперь я вспомнила). — Полагаю, что я остаюсь.

— Святой отец, я мог бы подвести вас в Госпорт.

— Нет, я остаюсь…

— Как вам угодно. Сколько времени? Мои часы правильно идут? — «Почти одиннадцать», — ответили ему. — Послушайте: я еду за Понсонби. Медсестры, кроме мисс Мак-Кари, — выходите отсюда. Делать здесь сейчас нечего; важно не допустить, чтобы сюда заходили и вмешивались другие пациенты.

Опасения Дойла были разумны: мистер Конрад Х. уже заглядывал из коридора, да и сэр Лесли, жизнерадостный сифилитик, тоже. Нет ничего более притягательного, чем чужая смерть. Мы как будто вынюхиваем ее издалека. Мы, как падальщики, бродим вокруг тела, которое готовится к уходу.

— Будет сделано, доктор, — ответила Мэри Брэддок, принимая бразды правления.