На следующий день я передала Джимми мой ответ для мальчика со склада Коттерель. Потом снова прибегла к помощи Сьюзи — она подсказала мне места в порту, где можно поужинать, а потом с девчоночьим любопытством потребовала свою плату: «Кто он? Ах, Энни, ну кто? Энни, Энни, ну скажи!» — «Старый знакомый», — ответила я с таким лицом, что это мог бы оказаться и нотариус, который приехал, чтобы огласить завещание. А как же — ведь Сьюзи тоже мне не рассказывает, с кем встречается в свободные дни! Я не хотела больше думать о письме (и все время думала), не хотела даже размышлять о своем наряде (и размышляла до звона в ушах, разрываясь между двумя возможностями: 1) попросить платье у Сьюзи, а может, у Джейн — она повыше; 2) надеть то, что я забрала с собой, стремительно покидая Лондон). В конце концов я склонилась в пользу старого фиолетового платья, которое Роберт уже видел и сильно хвалил. Почему именно это платье, отвечайте, мисс «я-такая-как-есть» Мак-Кари? Очевидно, что-то меня тянуло, что-то звало к нему — с уколом или без, — что-то заставляло меня нравиться Роберту, хотя бы только для того, чтобы ответить ему, что все могло бы сложиться иначе, что мы вдвоем могли бы найти решение, потому что я его люблю и мечтаю жить с ним рядом.
В таких вот глупостях проходили мои дни. За это время Дойл не вернулся, мой пансионер не поднял голову из своей дремотной позы и ни один нищий не проявил деликатности и не дал себя убить ночному призраку с леденящим душу смехом. Наступил четверг, мистер Уидон любезно согласился выплатить мне половину месячного жалованья вперед, а в обеденный час я зашла к мистеру Икс, чтобы сообщить, что вечером меня не будет в Кларендоне и я препоручаю его заботам Сьюзи Тренч.
Но ничего сказать я не успела.
Я открыла дверь без стука, чтобы не отвлекать мистера Икс от игры на воздушной скрипке, и моя тень в темной комнате снова выстелилась ковром к спинке его кресла. Клянусь вам, я собиралась с ним заговорить. Губы мои приоткрылись. Слова уже лежали на языке («Мистер Икс, мы увидимся завтра, сегодня у меня свободный вечер»). Но, стоя перед этим креслом, я вмиг передумала. Что я скажу? То же, что говорила в Лондоне своей матери, — «Матушка, мне нужно выйти»?
Пока я об этом думала, раздался голос. Бестелесный, дымом витающий в воздухе:
— Будьте с ним осторожны, мисс Мак-Кари. Я бы не рекомендовал вам этого человека.
Я ничего не ответила, он ничего не добавил.
3
Не знаю, поймете вы меня или нет, но я, уже нарядившись, в шляпке, в перчатках, в том самом фиолетовом платье, накинув на плечи приличную шаль и более-менее припудрив лицо… первое, что я сделала — после «До скорого, приятного тебе вечерка», — это обогнула Кларендон-Хаус и вышла к заднему фасаду, погружая начищенные туфли в песок. С пляжа мне были видны окна пансионеров.
Все они открыты, шторы раздвинуты.
За одним исключением.
Я остановилась на него посмотреть.
И мне было приятно.
Совесть моя в целом успокоилась. Ну ладно, пускай я его иногда и ненавижу, например когда он оскорбляет Роберта или «советует» мне его бросить. Но все-таки мне нравилось смотреть на это одинокое окно — как на зажмуренный глаз посреди множества открытых, обыкновенных взглядов. Одно исключение для другого исключения. Быть может, мы все — исключительные натуры, вот только не все осмеливаются это показывать, или же в любом месте на две дюжины открытых штор приходится лишь одна задернутая.
Как бы то ни было, это мне нравится, подумала я.
Я вернулась тем же путем и пошла по проспекту Кларенс, готовая ко всему. С легким сердцем. Помня, что всегда смогу вернуться к моей задернутой шторе.
4
— Поглядите только, кто пожаловал. Моя королева Виргинских островов. Моя королева морей.
Роберт склонился и поцеловал перчатки на моих руках.
Что ж, он не переменился. Хотя я и не ожидала никаких перемен, ведь прошло совсем мало времени. Я увидела Роберта на углу Фрэттон-стрит, где мы и условились встретиться. Вечер был хорош, бриз крошил облака на небе, разбавляя его скучнейше-синий цвет. А вот и Роберт, мрачно стоит на углу. Ему всегда удавалось приходить раньше меня («Нехорошо заставлять даму ждать, королева»), а когда он меня замечал — не двигался с места. Это я должна была к нему подходить. В большинстве случаев, приблизившись на достаточное расстояние, я различала на его лице улыбку. Лишь однажды, я помню, он выглядел серьезным. Но это можно было разглядеть только вблизи. Потому что его истертая шапка с длинным козырьком и эта неухоженная бородища скрывали все признаки чувств.
В этот раз Роберт улыбался. Он широко развел свои большие красные ладони, точно в ожидании объятий, но я протянула ему руки в перчатках (мы же на людях). Он поцеловал их и отвел от себя.
— Роберт, — сказала я.
— Безмерно рад тебя видеть.
— Давай не будем здесь разговаривать. Я знаю одно место, мы могли бы поужинать.
— Детка, я на мели.
Я только улыбнулась в ответ. Роберт знал, что я его приглашу.