У Карла Ивановича прежде всего очень четко выраженный ритм. Этот ритм говорит не только о темпераменте старого немца, но и о некоторых душевных его свойствах. Например, о систематичности, столь нужной педагогу и столь любимой германским племенем. Как умудряется исполнитель довести до нашего сведения о таком сложном и трудно показуемом качестве своего героя? Очень просто: всякий раз, когда Карл Иванович в следующих одна за другой фразах раскрывает какую-нибудь одну общую всем фразам мысль, эти фразы точно повторяющимся ритмическим рисунком как бы сообщают нам о своей взаимосвязи — прием, очень часто встречающийся у педагогов.
Даже сентиментально-грустные подробности биографии Карл Иванович излагает, не теряя ритма. Он очень искренен в этих переживаемых вновь при рассказывании печалях, но заметно, что печали-то сделались чем-то на манер литературных явлений в сознании самого Карла Ивановича. Великолепный штрих!.. И тут дело не только в том, что почтенный гувернер много раз излагал разным слушателям историю своих скитаний. Нет, профессиональный руководитель детей и собственные горести обратил в учебное пособие для своих бесчисленных (за долгие годы службы во многих барских домах) питомцев.
Впрочем, в кульминационные моменты рассказа собственные чувства Карла Ивановича берут верх над намерениями педагога: он утирает слезы и дышит неровно, волнуемый вновь и вновь былыми невзгодами или утешительными минутами.
А в тех моментах рассказа, где есть борьба, динамика, действие, мы внезапно видим, что перед нами человек, способный не только… к нежным чувствам, но и к решительным поступкам, к отпору врагам… И вот что покоряет нас — слушателей Ильинского: эти вспышки обретают необходимый для них темп борьбы. Карл Иванович даже прыгает на эстраде, отступая перед неприятелем, чтобы затем вернее броситься на него. Голос его обретает резкие ноты гнева. Но, как в музыкальной партитуре, перемена темпа не меняет ритма вещи: Карл Иванович остается самим собою и в эти бурные секунды. Так же звучит его акцент в русской речи, дополняемой чисто немецкими фразами. Те же у него жесты и манеры, та же мимика. Так же ритмизированы его аффекты, как и поведение в части покоя.
Удивительно показывает Ильинский — абсолютно достоверными для Карла Ивановича движениями рук — быстрый бег удирающего от властей героя!..
Можно ли сказать больший комплимент артисту, чем тот вывод, который сделал и я, и многие другие его слушатели: после того как мы услышали Ильинского в монологе Карла Ивановича, мы стали лучше понимать этот образ Толстого. Комментарии к Толстому на уровне оригинала, ей-богу, — это предел актерского мастерства!..
Теперь мне осталось сказать лишь об одной еще повести в исполнении Ильинского: он читает «Старосветских помещиков» Гоголя. Почему я приберег под конец разговор об этом, хотя Игорь Владимирович читал «Помещиков» еще до войны? А потому, что я считаю эту вещь лучшею в репертуаре нашего артиста.
В подлиннике у Гоголя названная выше повесть всегда оставляет у читателя двойственное впечатление. Автор словно бы, начав за здравие, кончает за упокой. Он и любит своих старичков, и открыто презирает их за узость горизонта, мелкость жизненных интересов. В других произведениях у Гоголя нет такого расхождения: там автор высказывается гораздо резче и злее.
Да и вообще великий сатирик редко о ком говорил без иронии, без невидимой слезы сквозь видимый миру смех. И в данном случае — в чтении «Старосветских помещиков»— Ильинский как бы «поправил» Гоголя: Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна делаются у нашего артиста безоговорочно симпатичными персонажами.
И знаете что, я лично склоняюсь в пользу такой трактовки милых старичков. Уж если сам Гоголь не смог — или не захотел — до конца осудить их, то нам ли, живущим через сто лет после украинских Филимона и Бавкиды, требовать, чтобы их на наших глазах предавали сатирическому проклятию?.. Бог с ними, амнистируем стариков, тем более что они имеют такого блестящего защитника, как Игорь Владимирович.
А он и не скрывает, что симпатии его на стороне милой для него пожилой четы. Не знаю, вправе ли я писать об этом, но Игорь Владимирович признался мне несколько лет тому назад в том, что он не мог читать «Старосветских помещиков» с того времени, как внезапно скончалась его жена— Т. И. Ильинская. Очень важное обстоятельство. Оно нам показывает, что артист в какой-то мере перекидывает мост от своей собственной жизни к биографии этих персонажей Гоголя.
Ко перейдем непосредственно к впечатлениям, которые дарит нам Ильинский, читая гоголевскую повесть…
Я всегда утверждаю, что проза Гоголя — такая роскошная, такая яркая и точная, что редкие стихи выдержат сравнение с нею.
Но именно неповторимая роскошь гоголевского языка создает дополнительные трудности чтецу.
Да, не каждому чтецу по силам браться за Гоголя. А вот Ильинскому не только по плечу такой искус: он даже записывает гоголевскую повесть в число лучших своих достижений на литературной эстраде.