Этюды об ибн Пайко: Тройной роман

Привезенные с собой подарки они выгрузили из повозки на площади около бань, которая, как и обычно по пятницам, вся была запружена экипажами, кипела от принаряженных мужчин и бегающих туда-сюда детей. Женщины в чадрах и паранджах шли не спеша, держа друг друга под руки. Все они, похоже, были постоянными гостями Каплан-паши, приезжавшими сюда каждую пятницу на прогулку, чтобы покрасить волосы хной, намазаться целебной грязью и погреть свои тела в горячих источниках. И все-таки, в этой пестрой толпе стражники заметили ибн Тайко с женой, подошли и сказали, что вход в бани им запрещен.

Сандри прямо-таки рот открыл от удивления, но потом он оправился и спросил:

«Здесь ли санджак-бей?»

«Здесь», — ответил стражник.

«С тремя женами?»

«С тремя женами».

«Вот видишь, мне про них известно. Пойди, спроси их, и Каплан-пашу, и санджак-бея, приглашен ли приехать сюда на воды и управляющий из села Айдинцы».

На что стражник ответил:

«Как раз санджак-бей приказал не пускать тебя! У тебя есть своя работа, и здесь тебе не место!»

Гюльсиме было страшно даже вспоминать о том, как Сафет-эфенди ругался потом со стражником. Он кричал, махал руками, а все повернулись к ним и глядели, а стражник спокойно стоял перед ним и даже не потянулся за своим ружьем, чтобы усмирить безумного. Сафет-эфенди никак не хотел забираться обратно в свою повозку, полную подарков. Он посадил туда Гюльсиме, ударил лошадь. Вышло, что конь оказался гораздо умнее своего хозяина, потому что, когда стражник стегнул его, он зашагал прочь, послушно, но с большим достоинством, чем ибн Тайко.

Когда у него родился сын, все осталось по-прежнему, изменения, по-прежнему больше внутренние, чем внешние, никуда не исчезли. Сафет-эфенди разучился смеяться. Появление сына могло бы подсказать ему, что любви часто находится замена и что, если любовь таить, она надуется, как пузырь, но может и переключиться на что-то другое и проявить себя полно и широко. Главное, чтобы она не была слишком болезненной и болезнетворной. А когда любовь начинает угасать, она распадается, как падающая звезда или как ожерелье, в котором порвалась нить, и его блестящие бусины рассыпались в разные стороны.

Сын Тайко стал снова ходить к зарослям камыша, часами наблюдая, как заходит солнце. Он все чаще оставался там надолго, по целым дням не возвращаясь в свой дом в селе Айдинцы. Гюльсиме перестала рассчитывать, что он поможет ей в домашних делах, и как настоящая жена управляющего, выбрала самый разумный и протоптанный путь, то есть начала звать деревенских женщин выполнять все работы по дому, возделывать ее сад, смотреть за ребенком. Она похорошела, стала наряжаться и следить за собой, груди у нее стали белыми как снег, она научилась носить на своем сливочном лице выражение довольства, которого на самом деле у нее не было. Она надеялась, что Сафет-эфенди увидит это, и если мужскую тоску можно излечить с помощью женской красоты, то может быть, он захочет принять ее помощь. Но тот ничего не замечал, и потихоньку ее страсть к нему стала исчезать. Тогда она поняла, что ее влечение — это просто искусственное влечение женщины, готовой выйти замуж, а не истинное отображение ее испуганных чувств.

Когда санджак-бея Скопье сделали визирем восточной Румелии, Сафет-эфенди совсем перебрался в хижину у камышовых зарослей. Турки приносили ему то миску фасоли, то котелок ухи. Но поскольку он перестал благодарить их за это, то они обратили свое сочувствие на Гюльсиме, которая и на самом деле больше заслуживала сожаления, чем он.

Через некоторое время к ним приехала погостить влашка, и именно она нашла его окоченевшее тело, лежащее на рогоже в хижине. Его рубаха была разорвана на груди, и он был весь черный от мух и других насекомых. Она подавила рвавшийся из груди крик и не пошла к туркам, чтобы передать им скорбную весть, а вместо этого тут же отправилась пешком в город, чтобы отыскать Марина Крусича, если тот не путешествовал где-нибудь с караваном по своим странным путям. Она хотела, чтобы тот помог ей похоронить сына по-христиански.

В городе церковь и притвор святого Димитрия были полны народа. Внутри митрополит, пришедший из церкви Святого Иоанна Предтечи, совершал литургию вместе с еще двумя священниками из Скопье.

Гроб с омытым и переодетым в чистое телом Сандри поставили посередине церкви, а вокруг гроба в руках присутствующих горели свечи. Митрополит читал из Евангелия и говорил о земном прахе каждого человека, который должен вернуться в землю, а еще о душе, которая теперь летит на небо, чтобы получить там заслуженную награду или наказание.