Эткинд, Александр - Хлыст. Секты. Литература и революция

<лишаю». Все мужчины у них «широкоплечи», все женщины — «красивы, здоровы и опрятны»1. За исключением последних подробности, вероятно преувеличенных, описание похоже на южнорусских хлыстов, молокан, 'общих'. Сюжет этой части Голого года повторяет, с переменой гендера, сюжет Серебряного голубя2. В своей страсти к народу, революционно настроенная героиня бросает интеллигентно-i о партнера-анархиста ради лидера сектантской общины; то же самое сделал когда-то Дарьяльский ради своей красавицы. Вершину любо-нного треугольника с прежней устойчивостью занимает сектантский герой, Мудрый Человек из Народа. Посреди своего романа с сектантом героиня помогает ему обокрасть ее бывших друзей, анархистов; но те все равно обречены. Только археолог с немецкой фамилией, нашедший бумаги секты, понимает происходящее. Кажется, он разбирает в этих шифрованных текстах нечто вроде 'русской идеи'. Но шание его больше никому не нужно; не достается оно и читателю.

Сектантские мотивы Голого года подверглись критике с самой вершины власти. Троцкий анализировал «двойственность» Голого года: с одной стороны, «сектанты, которым Петроград ни к чему»; с другой стороны, фабричные рабочие и большевики в кожаных куртках. Писатель пытается показать их союз, но наркому эта «полухлыстовская перспектива» совершенно чужда. «Россия полна противоречий», — 1нает Троцкий и все же вполне уверен: «большевизм — продукт городской культуры». С этим нужно согласиться, но с важной оговоркой: таков большевизм Троцкого. Несовместимость героев Голого .•ода — сектанта Доната и большевика Архипова — ясна для Троцкого, но не для тех, кто, в глазах Троцкого, стоит за Пильняком:

если перетянет Донат, [...] тогда конец революции и вместе с нею — России. Время рассечено на живую и мертвую половину, и надо выбирать живую. Не решается, колеблется в выборе Пильняк и для примирения приделывает большевику Архипову пугачевскую бороду. Но это уже бутафория. Мы Архипова видели: он бреется3.

Как мы хорошо знаем, брились далеко не все большевики; да и Пильняк не очень колебался в своем выборе. Его малоизвестная ЛЪ-весть Петербургская [ 1922], проецируя ситуацию в исторический план, показывала Петра I антихристом. Голосами героев и автора Пильняк воспроизводит раскольничьи легенды и, в целом, придерживается старообрядческой версии русской истории. Дав ужасную, с пытками и оргиями, картину столичной жизни, автор заканчивал пасторальным хором девушек. «Оболокусь оболоками», — поют девушки в духе хлыстовских распевцев, воспринятых через Крученых; «Ой, ударь ты гремучий гром огнем-полымем» — погружаются они в языческие време-

на, но сразу возвращаются в русскую литературу: «Наша матушка, Мать-сыра-земля». Голос автора заканчивает назидательно: «Девушки пели тогда, чтоб пропеть два столетия, — девушки пели о семнадцатом годе»1. Победа большевиков семнадцатого года есть победа старообрядцев семнадцатого века; у них общий враг — петровская Россия, и общая цель — рай на земле. В этой версии новая, народная литература вместе с новой, народной политикой вполне идентифицируются со старой, народной религией.

В рассказе Пильняка Нижегородский откос, опубликованном в ленинградской Звезде в 1928, развертывается история столь же богатая литературными аллюзиями и еще более многозначительная.

Откос в городе Нижнем-Новгороде существует к тому, чтобы очищать и печалить человеческие существа и чтобы вьгкидывать людей в неосознанное и непонятное. [...] город всеми своими традициями и бытами обрывается под Откос [...] Отгула широчайшим простором видны Ока и Волга, заволжские поемы, луга, заволжские — Мельникова-Печерского -- леса2.

На этом фоне изображена типическая «семья русских интеллигентов»: отец, «покойный, аккуратный, чистоплотный инженер», читатель Русской мысли; мать с «той медленностью движений и слов, которая [...] заставляет предполагать, что кровь у таких девушек голубая, как их глаза»; и их семнадцатилетний сын Дмитрий. «Должно быть, таким, как Дмитрий, был юноша-Блок, любимый поэт Дмитрия», — рассуждает автор. Приятель Дмитрия оказывается поклонником Ницше из семьи волжских купцов-раскольников. Весь материал сугубо литературен: и пейзаж, и герои — обо всем рассказывается через ссылки на любимых авторов. Но дальше сюжет развивается вполне неожиданно. Мать и сына связывает инцестуозная страсть. Деловитый отец рекомендует путь, хорошо знакомый русской прозе: нанять для сына молодую горничную. Но мать уступает страсти и отдается сыну. В этот момент происходит еще одно событие:

Над городом тогда сгинул Откос, потому что все стало Откосом [...] Двадцать седьмого февраля в тот год, в те три метельных дня, пала Российская Империя: [...] — мартом тогда в России возникла революция, ужас одним, счастье, огромное счастье другим. [...) Блок, любимый поэт-Дмитрия, написал тогда поэму «Двенадцать»1.