Эткинд, Александр - Хлыст. Секты. Литература и революция

Аналогия между хлыстовством и большевизмом оказывается центральной темой размышлений Пришвина в годы революции. Это не только поэтическая метафора, но продуманная историософская парадигма. Большевистский проект столь же радикален, как хлыстов

< кий. Оба они направлены на уничтожение семьи, частной собственности и государства, — и еще истории:

Семья дана природой, о ней все уже сказано и сосчитано в Библии. [...] Есть такое чувство вечного, которое не мирится с его коренным нарушением [...] Начинается бунт против природы во имя самой природы искони данной. Так возникают наши разные эсдеки, выступающие против существующего общества с именем общества вечно данного, в котором все люди равны, все дети одного отца. Для него существует только прошлое и будущее, настоящее предмет борьбы, преодоления1.

Показать хлыстовскую секту «не чем иным, как выражением скрытой мистической сущности марксизма»2 и было главным замыслом повести Начало века. Она осталась недописанной не из-за политической робости автора, а скорее потому, что история шла слишком быстро вперед и недавние конфликты быстро теряли актуальность. Ссора Розанова и Мережковского уже не казалась «знамением времени», но фигуры чемреков сохраняли свое значение. В мае 1915 Пришвин сравнивает: «Легкобытов не дождался будущего и объявил "воскресение" — гак и марксисты объявляют воскресение»3. Отсюда следует задача пи-■ :ателя: «Нужно собрать черты большевизма, как религиозного сектантства [...] Идея коммунизма ощущается сектантством как всемирная, всеобъемлющая»4. Та же аналогия — в записи ноября 1917: «хлыстовство так же относится к православной церкви, как пораженчество к русскому государству. И хлыстовство приводит к Распутину, а пораженчество — к Троцкому»5. Метафора секты играет центральную роль и этих первых пореволюционных мыслях. «Социализм, с одной стороны, имеет черты сектантства (немоляки): нетерпимость, частичность, |...] гордость и прочее; с другой стороны, опять как сектантство, сохранение чего-то вечно живого, присущего всему миру»6. В марте 1917 Пришвин характеризует социал-демократов из Петросовета как «маленькую кучку полуобразованных людей сектантского строя психики»7, которые бы «и Христу предложили быть комиссаром в своей государственной секте»8. В 1919 солдаты позвали Пришвина быть у них комиссаром:

Хорошие ребята, чувствуешь такую же тягу, как у пропасти, хочется броситься, чтобы стать их царем, как у сектантов «Нового Израиля», когда они предлагали броситься в «Чан» [...] Слово «партия» произносится с таким же значением, как у хлыста его «Новый Израиль», — вообще партия большевиков есть секта9.

Но чтоб начать жизнь советского писателя, нужна надежда; и ее подсказывала литература. Может быть, чемреки и большевики, подобно Мефистофелю у Гете, творят зло и именно этим делают добро? В конце концов, конечно, большевики, творя зло, творят добро (Легкобытов, прежде чем достиг своей коммуны, мысленно разрушил государства всего мира, нынешние большевики только выполняют мысленную функцию того человека). Мережковскому Легкобытов касался демоническим существом — почему? Смотря на Легкобытова - видишь источник воли матроса1. В «народном университете» Пришвин читал лекцию о «народной вере». Он объяснял, что Распутин был «орудием мести протопопа Аввакума царю Алексею и сыну его Петру»2. Великая драма продолжалась. Большевики, наследовавшие Распутину у власти, продолжали страшно мстить петровской России, вновь воплотив в себе душу Аввакума. Но «мало кто это понял», записывал Пришвин, имея в виду, вероятно, своих слушателей.

Мысленно обращаясь к Горькому в 1917, Пришвин спорил с его радикализмом, вновь и вновь соединяя хлыстовство и марксизм в собственной теории русской революции:

И почему вы так нападали на Распутина? Чем этот осколок хлыстовства хуже осколка марксизма? А по существу, по идее чем хлыстовство хуже марксизма? Голубиная чистота духа лежит в основе хлыстовства, так же как правда материи заложена в основу марксизма. И путь ваш одинаков: искушаемые врагами рода человеческого, хлыстовские пророки и марксистские ораторы бросаются с высоты на землю, захватывают духовную и материальную власть над человеком и погибают, развращенные этой властью, оставляя после себя соблазн и разврат. Царь погиб в хлыстовской грязи от раздробления и распыления неба [...], а вы погибнете от раздробления земли3.

ПИЛЬНЯК

Как говорят герои Голого года Бориса Пильняка, «вся история России мужицкой — история сектантства». Революция изображена в романе суммой хаотических усилий множества разрозненных групп, и сектантская обшина играет среди них первостепенную роль4. Пильняк не уточняет, каких именно сектантов он имеет в виду. Они ходят в белом, называют себя христианами, живут на хуторах, не запирают домов, имеют обряд общего целования, к Петербургу относятся как к