Эткинд, Александр - Хлыст. Секты. Литература и революция

Было такое время, когда к чану хлыстовской стихии богоискатели из поэтов с замиранием сердца подходили, тянуло туда, в чан. [...] Помню, (...) заинтересовались мы одной сектой «Начало века», отколовшейся от хлыстовства. [...] Я, близко знавший эту секту, не раз приводил на край ее чана людей из нашей творческой интеллигенции и всегда слышал один и тот же вопрос: — А личность?

Ответа не было, и не могло быть ответа из чана, где личность растворяется и разваривается в массу".

Разговор именно на этом языке казался Пришвину самым понятным способом объяснить, что такое революция. Перед хлыстовским чаном каждый должен сделать выбор: либо броситься в чан и молча танцевать там; либо бороться против, делом или словом. Поучительно, как этот певец природы и знаток народа предпочитает индивидуальную личность, ее личную ответственность и отдельное служение культуре. «То, что называется "саботажем", есть сопротивление личности броситься в чан»5, —- формулировал Пришвин собственную позицию в 1919. Его политическое разочарование в эти годы достигает предела.

Вы, мои сверстники, кто родился и вырос на этой нашей земле, разве не знали вы раньше лик нашего черного бога [...] Наши человекоборцы не кому-нибудь другому — ему, ему отдают свой народ на пожрание. Это туда и Лев Толстой бросил свое великое призвание, туда же отдал и Достоевский свой великий дух, когда пророчил: «Константинополь будет наш». И это он, тот самый лик черного бога показывается, когда некто из народа лепечет иностранные формулы: свобода, равенство, братство, коммуна, экономическая необходимость и пролетарии всех стран, объединяйтесь6.

ГОЛУБОЕ ЗНАМЯ

По-видимому, опыт чемреков и в самом деле имел типологическое сходство с совершившейся революцией; во всяком случае, на языке своих метафор Пришвин сумел описать ситуацию раньше и, как сегодня кажется, проницательнее многих современников.

Я думаю сейчас о Блоке, который теперь, как я понимаю его статьи, собирается броситься или уже бросился в чан. [...| В тот маленький чан он не бросился, а в нынешнем большом опять стоит на краю1.

В феврале 1918 года Пришвин с яростью отреагировал на знаменитую статью Блока Интеллигенция и революция в фельетоне под названием Большевик из Балаганчика1. Теперь он обнародует то, о чем раньше писал только в дневниках: как петербургские хлысты приглашали Блока сделаться их вождем-пророком и как нерешительно отказывался поэт-символист, который именно в таком служении видел свою роль перед народом. «Хлысты говорили: "Наш чан кипит, бросьтесь в чан, умрите и воскресните вождем". Блок спрашивал: "— А моя личность?" Ответа не было из чана»3. Пришвин одобряет этот отказ 1908 года; поэт и, вообще, интеллигент должен сохранять себя как личность. Несогласен Пришвин с новым блоковским призывом 1918 года, в котором чувствует легкомыслие и фальшь, ведущие к самоуничтожению:

Чан кипит и будет кипеть до конца. Идите же, кто близок этой стихии, танцевать на ее бал-маскарад, а кому это противно — сидите в тюрьме. Только не подходите к чану с барским чувством: подумать и, если что... броситься в чан. С чувством кающегося барина подходит на самый край этого чана Александр Блок и приглашает нас, интеллигентов, слушать музыку революции [...] Как можно сказать так легкомысленно, разве не видит Блок, что для слияния с тем, что он называет «пролетарием», нужно последнее отдать, наше Слово4.

Ответа из чана Блок не получил тогда и не получит теперь. «Также не будет ему ответа из нынешнего революционного чана, потому что там варится Бессловесное [...] В конце концов на Большом Суде простится Бессловесны (так. — Л. Э.), [... ] но у тех, кто владеет Словом — спросят ответ огненный и слово скучающего барина там не примется». «Бессловесным», то есть народу-природе, грехи простятся; ответственность лежит на поэте, философе, интеллигенте.

В рассказе Голубое знамя (январь 1918), который еще войдет в учебники русской литературы, Пришвин показывает свою картину революции. Дана она от лица маленького человека, очевидного преемника Евгения из Медного всадника. У героя застрелилась любимая племянница, он приезжает в революционный Питер по торговым делам и, беспомощно грозя новой власти, сходит с ума. Так он встречается с