Этмантиз (СИ)

Итачи остановился перед капельницей, перед до неузнаваемости изменившимся Наруто, со сжавшимся сердцем смотрел на его лицо, не принадлежащее живому человеку. Синяки, царапины, засохшие корки вместо содранной кожи. Итачи несмело, борясь с боязнью убедиться в худшем, взялся за краешек тонкого одеяла, прикрывающего Наруто до плеч, истыканных датчиками. Левое – сплошная опухоль. Итачи не останавливался. Он должен был видеть всю картину. Должен подготовить Шисуи. С подкатившим комком к горлу рассматривал выступающие рёбра, разукрашенные во все оттенки чёрно-синего, изучал взглядом каждую царапинку. Чем дальше, тем сильнее хотелось всё бросить и просто прижать безвольное тело к себе, расцеловать его взлохмаченные волосы и надолго закрыть глаза. Но Итачи не остановился. Отчёт медперсонала – не одно и то же, что реальная картина. Итачи тронул самый светлый участок кожи между вспухшими отпечатками зубов на бедре. Надеялся, что боли пациент не чувствует. Не должен чувствовать.

Потом Итачи сидел, пододвинув стул к самой кровати, неохотно отозвался на вопрос медсестры, выслушал лекцию врача о том, что могло бы произойти, промедли они хоть на пару дней. Итачи и сам знал. Наблюдал за процедурами и не мог избавиться от яркого представления худшего исхода: как их вдвоём – его и Дьюи – вытаскивают из расщелины между камнями, кладут на траву перед телом убитого этмантиза, которым уже занимаются эксперты. Как главный парамедик поворачивается к ассистентам и отрицательно качает головой.

Итачи на ощупь нашёл кисть Наруто и поднял её на уровень своих глаз. Сгорбился над кроватью, наклонился так низко, как позволяли приличия.

Их нашли через день после визита Итачи к Орочимару. Быстро. Преступно быстро. Если бы учёный гений хоть попытался сделать это сразу… Итачи не имел права упрекать его. Но не мог не упрекать. Они, сидящие надо всеми остальными, смело распоряжаются миллионами жизней. Одни спасают, от других отворачиваются. От тех, которые осмелились перечить важным шишкам. Орочимару сам позвонил, сказал, во сколько приземлился самолёт, сразу огласил итоги операции и пригласил приехать. Итачи не смел отвергнуть приглашения, хоть теперь ему не на что надеяться. Всегда так было. Шисуи никогда бы не бросил Наруто.

Итачи сжал его руку в своих, опустил на неё лоб, чувствовал горячую кожу. Вспоминал, как уже в пути позвонил Шисуи. Только два слова сказал: Он жив… И зачем-то повторил: …жив. Он видел фотографии с места событий: едва живой Наруто и погибшая, уже остывшая шани, перевёрнутый белёсым брюхом вверх этмантиз с пробитой насквозь крупнокалиберной пулей головой. Потом Орочимару передал Итачи хард. Камеру они тоже привезли. Орочимару был так потрясён рвением Наруто спасти материал, что не подумал сам связываться с компанией, на которую работал Наруто. Итачи было проще это сделать. Но он не торопился возвращать имущество законным владельцам. Он сам посмотрел. Последние сцены прокручивал трижды. Он был прав, когда решил купить Наруто шани. Стопроцентно прав, поэтому без труда удалось тогда убедить Шисуи.

Теперь он лишён шанса повторить добровольный жест. И Шисуи лишён. Орочимару сам выберет шани для Наруто.

Итачи молчал, не хотел смотреть на свет в коридоре, довольствовался полумраком тесной палаты. Только кровать и ряд приборов. Только они могли спасти Наруто. Только Орочимару. Уступить очередь – справедливая цена. Итачи и не рассчитывал на большее. Никогда не рассчитывал. Он коснулся руки Наруто губами и замер на долгие несколько минут. В первый и последний раз Наруто так близко. Первый и последний раз принадлежит только ему. У Итачи достаточно сил, чтобы пережить разочарование. У него их хватило бы, чтобы увидеть труп.

Сегодня надо будет рассказать кузену подробности и привезти сюда. Когда Наруто очнётся, он должен видеть рядом кого-то близкого. Сейчас у него был только Шисуи.

Шисуи пригладил светлые волосы. Оставался бледным, как призрак. Наруто даже пытался подшучивать, но быстро забывал свои шутки ещё в процессе произношения. Он часто выпадал из реальности на несколько секунд, но неизменно просыпался от каждого прикосновения. Шисуи по большей степени молчал. Зато когда говорил, никак не получалось избавиться от обиженного тона, словно Наруто сам виноват в случившемся.

Виноват. Наруто не отрицал этого и наконец-то попросил прощения за последнюю размолвку. Совсем неразборчиво под нос пробубнил. Он никогда не умел рассыпаться в извинениях.

- Заткнулся бы, – бросил Шисуи, стараясь придать интонации беззаботности, и тут же добавил. – Если бы ты погиб… так… я бы сам себя возненавидел.

В этом заключалось его «люблю». Никогда открыто, теми словами, которыми принято излагать в литературе. Наруто улыбался. Пытался, по крайней мере, и подозревал, как жутко выглядит его улыбка.