Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

ЦК КПСС предлагал партийной номенклатуре, лидерам российских автономий идею перехода из автономного статуса в союзный. В противоположность этому, Б. Ельцин обратил свое выступление непосредственно к обществу, с целью показать: российское руководство может дать жителям Татарстана и других российских республик больше, чем союзное. Таковы были в те годы условия политической конкуренции — ни одна из политических сил России не могла навязать свою позицию, и победу нужно было завоевывать демократическим путем, предлагая обществу наиболее приемлемое для него решение.

С точки зрения политической конкуренции обращение Ельцина к татарстанцам себя оправдало. Как отмечали многие представители татарстанского общества тогда, в 1990‐м, и затем подтверждали это спустя 30 лет после принятия Декларации о суверенитете Татарстана, Ельцин после своего смелого выступления стал самым популярным московским политиком в республике[468]. Этот успех побудил Ельцина через неделю (13 августа) повторить формулу о суверенитете в Уфе почти дословно: «Мы говорим башкирскому народу <…> возьмите ту долю власти, которую сами сможете проглотить»[469]. И снова был успех у публики. В обеих республиках реплики Ельцина выбивали почву из-под ног радикальных националистов, что сразу же оценили Шаймиев и Рахмонов. Но этот успех у местной элиты породил вопрос: а не пошел ли он во вред процессу сохранения целостности России? В адрес этой формулы Ельцина было высказано множество упреков: многие обозреватели считали и считают ее попустительством или даже призывом к дезинтеграции. Мало кто из публицистов и политиков тогда обратил внимание, что в сравнении пределов суверенитета с ограниченным желудком были отражены естественные ограничения негативных последствий республиканского суверенитета, которые в значительной мере сводили подобные Декларации к сугубо символическим функциям. Я сформулировал совокупность таких ограничений в 1995 году, анализируя последствия договора о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральным центром и Татарстаном от 15 февраля 1994 года[470].

Прежде всего, география республики, расположенной в центре России, и ее наполовину русское население делали маловероятной безграничную суверенизацию. И надо иметь в виду структуру экономики, при которой к моменту принятия Декларации о суверенитете более половины всего промышленного производства республики приходилось на долю ВПК, полностью зависимую от финансирования и поставок, регулируемых федеральным центром в лице Минобороны, а конверсия этого производства растянулась в России почти на десятилетие[471]. Политические оппоненты Ельцина не раз говорили, что Декларация о суверенитете, а затем и двусторонний договор федеральной власти с Татарстаном позволят республике разбазаривать общероссийские ресурсы, бесконтрольно вывозить свою нефть за рубеж. Но в 1991 году объем продажи татарской нефти не вырос, а в 1994–1995‐м, после подписания указанного договора, он даже был ниже, чем до подписания, в силу технических ограничений ее прокачки через единую нефтепроводную систему[472]. Уже в Декларации о суверенитете и особенно в Конституции Татарстана республика была определена как субъект международного права. Сколько критики раздавалось по этому поводу, но вскоре оказалось, что и эта статья больше символическая, чем экономическая и политическая, — зарубежные инвесторы не готовы были вкладывать в Татарстан существенные средства без гарантий Москвы.

Пример Татарстана доказывает, что «переварить избыток суверенитета» было трудно даже крупной поволжской республике с хорошо сбалансированным хозяйственным комплексом, а у большинства других субъектов Федерации экономические и политические «желудки» были еще уже. Например, Якутия в сентябре 1990 года приняла Декларацию о суверенитете, стала называться Республика Саха (Якутия) и утвердила ряд законодательных актов, казалось бы закреплявших ее международную правосубъектность.

В 1991 году вышел закон «О государственном статусе Якутской-Саха Советской Социалистической Республики», который предусматривал право на гражданство республики, на создание собственной правовой системы, а также на самостоятельное определение отношений республики с Россией, СССР и иностранными государствами[473].