Это были лучшие времена, Джон (СИ)

Знакомство с Мэри подтолкнуло Джона к началу новой жизни. Он всегда мечтал о семье, детях. Но, когда в его жизни появился Шерлок, эта мечта забралась поглубже, не тревожила. Шерлок сам был большим ребёнком, за ним нужен был постоянный уход, его нужно было баловать. Вот родительский инстинкт и утих.

Но когда он вернулся из своего затяжного «отпуска», Джона скрутило по-настоящему. Ватсон долго не мог поверить в то, что это настоящий Шерлок, что он, действительно, живой и невредимый. Что Джон может коснуться его в любую минуту, сказать что-то, позвонить и услышать родной голос. Но Джон не обнял его при встрече. Да и после. Тактильный контакт он себе позволить так и не смог — боялся, что все чувства вырвутся наружу.

Шерлок вернулся таким, каким был до своего падения. А Джон спрятал свои чувства глубоко в себя, ведь у него была Мэри. Теперь он не имел права на слабость. Только почему-то в тот момент, когда его вытащили из горящего постамента, он увидел сначала Шерлока, а не Мэри. Тогда зачем она ему?

Потому что Шерлок никогда не будет его. Джон думал так. А Мэри… Она замечательная, любит его и симпатизирует Шерлоку. Этого было достаточно. До этого момента. До того, как Майкрофт сказал о Шерлоке…

Холмс сидел в кресле и пытался не видеть боли на лице собеседника, старался отгородиться от всего окружающего. Он винил себя в том, что проболтался. Шерлок запретил ему рассказывать о своих чувствах Джону при любом исходе операции. Тем более — при таком.

Когда Шерлок пришел к нему в первый раз, Майкрофту показалось, что он шутит. Не мог его брат быть таким чувствительным. Но всё оказалось намного хуже, чем представлялось с первого взгляда. Да, Майкрофт не шутил, когда говорил, что одно желание Шерлока заставило бы Джона отказаться от Мэри. Но Шерлок не хотел. Только не так. Он ждал, пытался, бил себя кулаками в грудь в доме у брата, но ни слова не говорил Джону.

«Он имеет право на счастье, — сказал Шерлок ему перед свадьбой Джона. — Я же не имею права снова разрушать его жизнь. Он любит её, а я люблю его. Этого уже не изменить. Но он никогда не должен об этом узнать, обещай мне».

И он не сдержал своё слово… Было горько и тоскливо, хотелось выть раненным животным, у которого отобрали детёныша. Шерлок был единственным, кого Майкрофт любил. Младший брат, заносчивый и вредный, он навсегда остался для него кудрявым десятилетним мальчиком, оплакивающим любимого умершего пса. Еще тогда, в детстве, он пообещал самому себе, что больше не увидит слез брата никогда. Но увидел снова — ночью после свадьбы Джона.

Майкрофт обещал, что не пойдет, не хотел видеть и слышать Шерлока в тот момент, когда его любимый человек навсегда свяжет себя клятвами с тем, кого Шерлок не мог ненавидеть. Не хотел он видеть боль в глазах брата, не хотел слышать его слова. Не хотел знать, что он будет играть на своей скрипке…

Но Шерлок пришел к нему ночью, после свадьбы. Зашел в гостиную, снял пальто, опустил голову, сжав ее двумя руками, и заплакал. Негромко, почти беззвучно. Но оттого не менее жалобно. «Вот и всё», — сказал тогда он. А Майкрофт сидел рядом, гладил мягкие волосы и ничего не мог сделать. В сердечных делах он был далеко не помощник.

Сейчас же он смотрел на Джона и пытался понять, что могло так сильно зацепить в нём брата. Обычная внешность, заурядное лицо, голос как голос. Правда, глаза были слишком мягкие, понимающие. Но из-за глаз…

Наконец, Майкрофт не выдержал и начал разговор снова:

— Джон, я всегда думал, что мой брат не умеет любить, как и я. Но это было до вас. Я знаю всё, он мне рассказал каждую мелочь: история с цирком, то, что случилось тогда в бассейне, поездка в Баскервиль и спасение Вас из огня. Я знаю также, кто стрелял в моего брата. Глупо думать, что это загадка. И поверьте, если бы он не просил меня, то я уже давно бы… Шерлок любил вас, Джон. Вы смогли разбудить в нём то, что не смогла наша мама. Я жёстче Шерлока, циничнее. Но знаете, Джон, я никогда никого так сильно не любил, как брата. А он любил вас. И только поэтому я буду молчать обо всём, что произошло, — закончил Майкрофт.

Он говорил еще много всего, и Джон хотел бы забыть большую часть. Но словно назло себе запомнил каждое слово. Всё — до мельчайших деталей, эмоций. Было слишком больно понимать, что если бы он не был так слеп, всё могло быть иначе. Что если бы он позволил себе поверить и принять происходящее за правду, Шерлок был бы жив.

Джон не мог сказать ничего в своё оправдание до того момента, пока Майкрофт не обрался уходить.

— Мне пора, Джон, — поднялся он с кресла. — Через час мне надо улетать.

— Вы летите туда? — через силу выдавил из себя вопрос Джон.

Майкрофт кивнул и с болью посмотрел на него:

— Да, за ним.

Когда они оба спустились на первый этаж и Майкрофт снял с вешалки свое пальто, Джон неожиданно для них обоих тронул его за руку.