Читаем Это было полностью

Говорил Михаил Афанасьевич и о том, что финская кампания - это сигнал к мировой войне, которая должна неминуемо вспыхнуть в самом скором времени. Запомнилась мне одна его пророческая фраза:

- Я этого уже, конечно, не узнаю, но вы узнаете. Попомните мое слово: война наделает в мире много бед, в Париже на бульварах будут расти вот такие огороды (он показал жестом, какие они будут), потому что парижанам нечего будет кушать.

Мы простились, и я ушел от Булгаковых, еще более угнетенный недобрыми предчувствиями, которые меня мучили и до этого визита.

Через несколько дней я уехал в Крым, в Ялту, в наш Дом творчества, а недели через три жена мне сообщила по телефону из Москвы, что Булгакова не стало.

Во всем своем классическом блеске он воскрес для советского читателя значительно позже.

Булгаков-писатель жив и будет жить, пока существует русская литература.

<p><image l:href="#pic35.png"/></p><p>Интересный человек</p>

Среди многих интересных людей - и писателей и неписателей, — с которыми я встречался на всем протяжении своей долгой жизни, Валентин Петрович Катаев был для меня одним из самых интересных, а пожалуй, и самым интересным человеком.

Поэтому мне так и трудно о нем писать.

Пишу, а мне кажется, что он сидит рядом и читает то, что я о нем пишу. И улыбается своей неповторимой иронической "катаевской" улыбкой и в своей прелестной катаевской иронической манере говорит нечто не очень одобрительное о моих писаниях.

Одно время мы с ним крепко дружили. Дружба наша началась в пятидесятых годах, когда я поселился в Переделкине на даче, где жил и летом, и зимой.

А познакомил меня с Катаевым значительно раньше его родной брат Евгений Петров (Е.В. Катаев) - мой большой друг и в известной степени опекун на первых порах моего московского писательского становления.

Я просто не мог себе представить переделкинскую жизнь без ежевечернего общения с "катайчиками", как мы с женой называли катаевскую семью, состоящую из жены писателя Эстер Давыдовны и его детей- Евгении Валентиновны (просто Жени - для нас) и Павла Валентиновича (просто Паши).

Впрочем, иногда - довольно часто - я встречался с Валентином Петровичем и днем. Мы совершали совместные прогулки "вокруг" переделкинского "света". И он, и я ходили быстро, и он, и я при этом держали в руках трости, и он, и я много и громко смеялись, рассказывая на ходу друг другу разные смешные истории из жизни.

Я давно любил его произведения (и не только "Белеет парус"!) за их блистательное остроумие, за изящество формы, за многоцветие языка, за все, что позволяло считать Валентина Катаева наследником русских прозаиков-классиков.

Не скрою, что мои симпатии к Катаеву возросли после того, как он лестно отозвался в "Правде" о моей маленькой комедии "Заместитель", поставленной в Московском театре эстрады и миниатюр. Играли в этой комедии такие талантливые артисты, как М. Миронова, Т. Пельтцер, Я. Вельский, а поставил режиссер Лобанов.

Ценность рецензии В. Катаева для меня заключалась еще и в том, что до появления ее в "Правде" какой-то газетный критик успел обругать меня в другой московской газете за то, что я в своей комедии, по его словам, ..."дискредитирую почетное звание домашней работницы". Написано это было на полном серьезе!

В литературном мире (а точнее, мирке) известно было, что В. Катаев скуп на похвалу и что если уж он похвалил - значит, недаром! Допускаю, что кому-то моя дружба с Катаевым была не по душе и кто-то постарался сделать все, чтобы ее погасить.

Больше того, что я здесь написал, я ничего о причинах, прервавших нашу с Катаевым дружбу, сказать не могу. И не хочу! Скажу лишь, что мы наши отношения потом восстановили, но, увы, они уже не носили характера той дружеской близости, какими отличались раньше.

...Мне могут сказать: "Вот вы пишете об иронической манере катаевских суждений. Приведите хотя бы один пример таких суждений!"

Пожалуйста! Идем с Катаевым по переделкинской улице Серафимовича. К нам присоединяются дамы-литературоведы из Дома творчества. Идет разговор - о том о сем, как говорится. И вдруг из ворот своей дачи на мотоцикле выезжает К.И. Чуковский. Он сидит сзади своего внука (или правнука?) в седле. Корней Иванович - без головного убора. Седые кудри развеваются на ветру, лицо озарено благодушной улыбкой.

Дамы-литературоведы восторженно лепечут:

- Корней Иванович всегда так катается перед сном!

- Перед вечным! — говорит Катаев с каменным лицом.

Тот же Корней Иванович - сосед Катаева по даче - стоит у ворот катаевской дачи и рассказывает Валентину Петровичу про Тиночку, его внучатую племянницу:

- Мы с ней так хорошо играем, когда она приходит ко мне в гости. Куклу ее нянчим, стираем. — Корней Иванович жестами демонстрирует процесс стирки.

- Неужели она вам ваше бельишко стирает?! — говорит Катаев, изображая на своем лице ужас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии