Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Например, на занятиях по военной подготовке рассказывалось о том, как себя следует вести при разного рода нападениях противника с применением оружия масового уничтожения, какие меры самозащиты следует принимать, кому следует подчиняться, куда следует идти и так далее. В учебнике по «военке» содержалось множество иллюстраций на эти темы, сделанных крайне примитивно и схематично армейскими художниками, что вполне отвечало изобразительной форме авторитетной репрезентации тех лет, встречающейся также в самых разных пропагандистских материалах, от небольших стендов на предприятиях до больших плакатов на фасадах домов. На иллюстрациях в учебнике изображались не слишком профессионально нарисованные последствия ядерных взрывов и биологических заражений в городской и сельской местности, колонны граждан, марширующих в убежища, парторганизаторы и медицинский персонал, руководящие движением населения. Сухим языком, полным идеологических штампов, рассказывалось о различных видах травм и заражений. Как и в других проявлениях застывшего авторитетного дискурса, эти изображения и описания обычно не воспринимались студентами буквально, как информация, которую следует понять и выучить, а читались формально, как нечто не связанное с реальностью. Учитывая при этом особенность обсуждаемой тематики, неудивительно, что эти тексты и рисунки стали идеальными объектами для иронии, в которой авторитетные языковые формулы уже цитировались в контексте идеологически нагруженной некроэстетики. 4 июня 1983 года, готовясь к зачету по военной подготовке в университете, Лена записала в своем дневнике:

Военка — великая вещь. В моем учебнике есть потрясающие пенки по поводу поведения населения в случае войны. Например, аккуратные, привлекательные, соблюдающие моральный кодекс строителя коммунизма граждане спокойно заполняют убежище. Или флегматичный молодой человек, из которого фонтаном бьет кровь, рядом с хладнокровно-умелой сандружинницей. И другие правдивые картинки, где никто не сеет панику. От этих картинок тянет, как ни странно, душком дешевых бумажных иконок, пошлых, неестественных и каких-то… смердящих (от Лизаветы Смердящей).

Показательно, что запись кончается упоминанием Лизаветы Смердящей — героини романа Достоевского «Братья Карамазовы», который Лена очень любила. Лизавета была сумасшедшей и юродивой. Лицо у Лизаветы, пишет Достоевский, «здоровое, широкое и румяное, было вполне идиотское; взгляд же глаз неподвижный и неприятный, хотя и смирный»^{476}. Несмотря на отталкивающую внешность, Лизавета была безобидной и по-своему доброй девушкой, которую обычно никто не обижал и «как будто все даже любили»^{477}. На рисунках и в описаниях из учебника по военной подготовке хладнокровные медсестры и спокойные, истекающие кровью советские граждане, «соблюдающие моральный кодекс строителя коммунизма», не испытывают боли и не поддаются панике, как юродивая в романе Достоевского. Для Лены эти образы — не столько враги, сколько безобидные, смирные, но неприятные идиоты.

«Идеологический отчет»